Двуликий Берия

Если бы старшие товарищи удовлетворили тогда просьбу Лаврентия Павловича, его судьба могла сложиться гораздо счастливее. Стал бы Берия со временем видным руководителем нефтяной промышленности. Здесь было больше шансов, чем в партийном или чекистском аппарате, пережить чистку 1937–1938 годов, особенно если бы к тому времени Берия не успел подняться слишком высоко по служебной лестнице. Его административные способности помогли бы ему сделать хорошую карьеру в годы Великой Отечественной войны и в последние годы правления Сталина. Во времена хрущевской оттепели или брежневского застоя Берия имел бы все шансы дорасти до заместителя или даже первого заместителя главы правительства и скорее всего тихо ушел бы на покой персональным пенсионером союзного значения, как какой-нибудь Байбаков. Не было бы рокового выстрела в бетонном бункере штаба Московского военного округа в 1953-м, завершившего его жизнь, но не было бы в той жизни и руководства карательным ведомством после Ежова и атомным проектом. Не стал бы Берия маршалом и не вошел бы в Большую Историю, пусть, по мнению большинства, и со знаком минус.

Рискну высказать и совсем крамольную мысль. Лаврентий Павлович понимал, что чекистская работа — дело грязное, и у молодого студента в ту пору не очень лежала к ней душа (потом — втянулся). Вот и попытался в последний раз соскочить с чекистского поезда, перейти на работу более чистую, к которой имел склонность еще до революции. Вот Николаю Александровичу Булганину в 1922 году удалось благополучно перейти с чекистской работы на хозяйственную. В результате он не только стал Маршалом Советского Союза, как и Берия, но и дорос до председателя Совета Министров. Правда, после разгрома Хрущевым «антипартийной группы» Николай Александрович попал в опалу. Его разжаловали в генерал-полковники и отправили на пенсию. Но оставили в живых. Булганин умер в 1975 году, в возрасте 79 лет, пенсионером союзного значения. Так что переход на хозяйственную работу мог дать Лаврентию Павловичу реальный шанс умереть своей смертью. Но не сложилось. Стать инженером-нефтяником не удалось. Потом власть развратила Берию, да и выйти из системы он уже не мог. А когда попытался в 1953-м эту систему реформировать, оказалось, что плата за выход — жизнь.

С несостоявшейся поездкой в Бельгию связана женитьба Берии. Вот что рассказала об этом в годы перестройки его вдова Нина Теймуразовна Гегечкори: «Я родилась в семье бедняка. Особенно трудно стало матери после смерти отца… Росла я в семье родственника — Александра Гегечкори, который взял меня к себе, чтобы помочь моей маме. Жили мы тогда в Кутаиси, где я училась в начальной женской школе. За участие в революционной деятельности Саша часто сидел в тюрьме, и его жена Вера ходила встречаться с ним. Я была еще маленькая, мне все было интересно, и я всегда бегала с Верой в тюрьму на эти свидания. Между прочим, тогда с заключенными обращались хорошо (это свидетельство противоречит утверждению самого Берии в автобиографии 1923 года, будто в Кутаисской тюрьме были невыносимые условия. — Б. С.). Мой будущий муж сидел в одной камере с Сашей. Я не обратила на него внимания, а он меня, оказывается, запомнил.

После установления Советской власти в Грузии Сашу, активного участника революции, перевели в Тбилиси, избрали председателем Тбилисского ревкома. Я переехала вместе с ними. К тому времени я была уже взрослой женщиной, отношения с матерью (имеется в виду приемная мать — жена Саши Вера. — Б. С.) у меня не сложились.

Помню, у меня была единственная пара хороших туфель, но Вера не разрешала мне их надевать каждый день, чтобы они подольше носились. Так что в школу я ходила в старых обносках, старалась не ходить по людным улицам — так было стыдно своей бедной одежды…

В первые дни установления Советской власти в Грузии студенты организовали демонстрацию протеста против новой власти. Участвовала в этой демонстрации и я. Студентов разогнали водой из пожарного брандспойта, попало и мне — вымокла с головы до ног. Мокрая, я прибежала домой, а жена Саши Вера спрашивает: «Что случилось?» Я рассказала, как дело было. Вера схватила ремень и хорошенько меня отлупила, приговаривая: «Ты живешь в семье Саши Гегечкори, а участвуешь в демонстрациях против него?»

Однажды по дороге в школу меня встретил Лаврентий. После установления Советской власти в Грузии он часто ходил к Саше, и я его уже неплохо знала. Он начал приставать ко мне с разговором и сказал: «Хочешь не хочешь, но мы обязательно должны встретиться и поговорить».

Я согласилась, и позже мы встретились в тбилисском парке Недзаладеви. В том районе жили моя сестра и зять, и я хорошо знала парк.

Сели мы на скамеечку. На Лаврентии было черное пальто и студенческая фуражка. Он сказал, что уже давно наблюдает за мной и что я ему очень нравлюсь. А потом сказал, что любит меня и хочет, чтобы я вышла за него замуж.

Тогда мне было шестнадцать с половиной лет. Лаврентию же исполнилось двадцать два года.