Двуликий Берия

О преступлениях Молотова, Ворошилова и Кагановича Никита Сергеевич по необходимости подробно просветил Пленум ЦК в июне 1957-го, когда боролся с «антипартийной группой», а потом и на XXII съезде партии. Близкому к Хрущеву Микояну тоже удалось основательно почистить архивы от следов собственного творчества на ниве искоренения «врагов народа». Но уж одно то, что в 1937-м он курировал НКВД и выступал с программной речью на юбилейном торжестве в честь 20-летия ВЧК, говорит о многом.

Помимо бытового компромата, Хрущеву и его товарищам требовалось также найти хоть какой-нибудь компромат политического характера на Берию.

Сперва им показалось, что искомое можно найти у управляющего делами Совмина СССР Михаила Трофимовича Помазнева. Но из того, что сообщал Помазнев, нельзя было соорудить ни приличного судебного дела, ни сколько-нибудь громких разоблачений для общественности. Подумаешь, задерживал принятие решений, давал неверные указания по распределению квартир. Во-первых, этим и другие высокопоставленные чиновники грешили. Во-вторых, все это в лучшем случае тянуло на служебную халатность, а не на расстрельный приговор. А оставлять Берию в живых ни Хрущев, ни Маленков, ни Молотов не собирались. Колебания на этот счет как будто были только у Микояна, который был одним из тех, кто выдвигал в свое время Берию на чекистскую и партийную работу. Анастас Иванович опасался, что суровый приговор Берии ударит и по нему. Но под влиянием более высокопоставленных членов Президиума ЦК Микоян свои сомнения быстро преодолел.

Бывший работник аппарата Совмина А. Павленко в письме Маленкову 17 июля 1953 года утверждал: «Мои отношения с Берия за все время работы в аппарате Совмина были обостренными, о чем знают все бывшие члены Бюро по топливу и транспорту и многие работники аппарата… При рассмотрении на Бюро или на совещаниях у него различных вопросов, вместо разбора предложений по существу, он обычно никому не давал до конца высказать свои замечания и возражения и допускал, как правило, грубые окрики, угрозы и запугивание: «Мы вас выгоним вон», «Посадим в тюрьму», «Отрубим руки», «Мы вам больше ничего не будем поручать», «Будешь ходить с бубновым тузом» и другие оскорбительные и нецензурные выражения.

Возражения и критику он не терпел. Когда приходилось выступать с какими-либо замечаниями или возражениями по рассматриваемым вопросам, он приходил в ярость и кричал: «Откуда ты такой взялся, кто ты такой и какие у тебя заслуги», и др. Однажды при такой ругани бывший член Бюро т. Мельников просил освободить его от работы в аппарате Совмина, на что последовал ответ: «Ты думаешь, что уйдешь в министерство на место прежней работы, не выйдет, пойдешь туда, куда пошел Панов».

Эти свидетельства звучат вполне правдоподобно. Скорее всего, Павленко их не выдумал. Но вот беда, абсолютно так же, как и Берия, общались с подчиненными его коллеги по Президиуму ЦК: Маленков и Хрущев, Молотов и Каганович, Булганин и Ворошилов, Микоян и Первухин. Но сейчас обвиняли не их, а Берию. А некоторым из тех, кто сегодня клеймил Лаврентия Павловича, пришлось выслушать аналогичные обвинения, когда в 1957 году Хрущев низвергал их с партийного олимпа.

А версия о том, что Берия будто бы ввел в июне 1953 года в Москву войска МГБ с целью свершения государственного переворота, возможно, родилась из письма коменданта Московского Кремля Н. Спиридонова Маленкову от 18 июля 1953 года. Там утверждалось:

«1) В тяжелые дни для нашей столицы Москвы, когда гитлеровские войска были на подступах я Москве, неожиданно для нас — Управ. Коменданта Московского Кремля без всякого извещения, в ГУМе была сосредоточена крупная воинская часть с артиллерией.

Мы всегда во время тревог очень беспокоились за это странное законспирированное от нас соседство с Кремлем.

Впоследствии со слов других работников УКМК говорили мне, что в этих т. н. войсковых частях НКВД был какой-то сбор подозрительных людей.

Кроме того бывш. нач. хоз. упр. Совета министров СССР тов. Опарин И.Е. уже после войны как-то по телефону сказал мне о наличии в ГУМе радиостанции Берия.

Связывая теперь эти два обстоятельства, не следует ли предположить, что сосредоточение крупной войсковой части, состоящей из подозрительных людей, у Кремля готовилось для нападения на Кремль.

2) Очень странным и весьма подозрительным являются теперь отдельные случаи неожиданных, без объявления тревог, бомбежек Кремля.

Вспоминаю случаи разрушения бомбами здания ЦК КПСС, разрыв бомбы в Арсенале и третьей — в Государств. университете.

В Кремле разорвалась бомба типа реактивного снаряда нашего изготовления.

Мои попытки исследовать по осколкам тип бомбы были тогда сорваны.

3) Появление одиночки террориста Дмитриева на Лобном месте Красной площади 6-го ноября 1942 г. в день торжеств, заседания в Кремле с докладом И.В. Сталина, обстрел им правительственной машины вызывает подозрение в организации этого акта Берия и его подручных с целью напугать правительство и сорвать заседание.