Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

Я отпрянула, точным жестом ударив мужа по руке и тем самым высвободившись. Кровь стучала в висках. Я отступала, уничтоженная словами собеседника, пятилась по веранде, наблюдая, как он делает каждый новый величавый шаг ко мне, пока не упёрлась спиной в заграждение. Непреодолимый страх завладел всем моим естеством, я раскрывала губы, силясь произнести хоть слово, расслышать собственный голос и осознать, что происходящее — явь, а не леденящий кошмар, и не могла. Я была беспомощна, точно в самом беспощадном сне. Локи приблизился ко мне вплотную, и, глядя на него во все глаза, я всё больше видела проступавшие черты лица Гулльвейг и всё меньше — родные знакомые черты. Колдовской зелёный свет его глаз разгорался, выходя за границы век. Внезапно он прильнул ко мне лицом и расхохотался необузданным утробным смехом, потусторонний огонь очей вспыхнул в последний раз, ослепив меня, и я ощутила, что падаю спиной вниз, перелетев через заграждение веранды.

Обезумев от мимолётного ужаса, я не сумела даже закричать. Дыхание перехватило, сердце остановило свой ход. Широко распахнув ресницы, я бессознательным взглядом следила за тем, как уменьшаются его тёмные очертания, тускнеет яркое пятно рыжих волос. Я пропадала. Время вышло, и больше ничего не имело значения. Несколько минут, коротких мгновений, и я разобьюсь. Лишь эта отчаянная мысль и успела озарить моё замершее сознание, когда сильный болезненный рывок выдернул меня из пучины предсмертного безразличия. Локи успел поймать меня за запястье. Грязно выругался, сам едва не перемахнув за край каменной ограды. На бледном лице застыл ужас и в то же время решимость. Внимательные тёмно-карие глаза стали прежними, любимыми. Он что-то кричал, протягивая мне вторую руку. Я не сразу сообразила, чего он хотел.

Втащив меня на веранду, бог обмана не сумел сохранить равновесие, завалился на спину, увлекая меня за собой. Обнял и крепко прижал к груди, в некоем неосознанном порыве стремясь защитить от возможного удара. Несколько бездумных минут мы лежали, не решаясь подняться, он — на остывшем камне, я — на его груди, различая бешеный стук сильного сердца. Ловкий ас тяжело и часто дышал, я дрожала, ощущая, как по щекам текут слёзы, хотя во мне, казалось, не осталось ни единого осознанного чувства. Всё отобрала и высосала нежданная встреча с Гулльвейг. Я чуть не умерла, но не испытывала ничего с этим связанного. Страх улетучился, когда цепкие пальцы мужа сомкнулись на запястье, пробуждая к жизни, возвращая воспоминания. Не знаю, когда он пришёл в себя и понял, как успел. Мысли отказывались выстраиваться в связный ряд.

— Что… что произошло? — наконец, с трудом выдавил Локи, обратив на меня взгляд взволнованных глаз. Он смотрел на меня так, словно опасался уловить на лице признаки безумия, подтвердить подозрения в самоубийстве. Смутившись, я приподнялась на вытянутой руке, села на полу рядом с ним, давая мужу возможность встать на ноги. В собственных ногах я пока не ощущала уверенности. — Как ты оказалась на веранде?

— Ты говорил во сне, — потерев виски ледяными кончиками пальцев, постаралась объясниться я, — и наступал. Я испугалась, выбежала на веранду. А дальше всё, как в тумане… Кажется, ты толкнул меня. Или, быть может, я оступилась. Локи, ты сам помнишь, как оказался на веранде? — я взяла его за протянутые руки, и супруг помог мне подняться, поддержал, когда я покачнулась, и прижал к себе. Я запрокинула голову, взглянула в потерянные глаза и поняла без слов, что он не помнит ровным счётом ничего. Потому что не он говорил со мной этой ночью. Или, во всяком случае, не вполне он. Я не раскрыла супругу правды, не дрогнула даже под пристальным требовательным взглядом.

Что, в конце концов, я могла ему сказать? Что я — любимый собеседник ведьмы Гулльвейг или той необъяснимой силы, что стоит за ней? Что моя глупость, возможно, могла надломить его силу воли, превратить в союзницу ненавистной великанши? Что их плодотворный союз едва не прикончил меня? Нет, Локи не должен был об этом узнать. И если слова колдуньи являлись правдивыми — особенно. Это казалось странным и ироничным, но Гулльвейг ни разу не дала повода усомниться в своей честности и прямоте. Она не боялась и не рассматривала меня, как сколько-нибудь серьёзного противника, и в своём пренебрежении ко мне не скрывала своих замыслов. А теперь и вовсе благодарила меня. Проклятая изгнанная из Асгарда гримтурсенка благодарила меня! О милостивый Один, частью чьей роковой игры я вынуждена была стать?!