Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

Я замечала, что мужа всё больше возбуждает жестокость, страдание и кровь, что его всё больше тянет убивать — и убивать страшно, мучительно и изощрённо. Он пропадал на охоте, а возвращавшиеся с ним спутники-слуги казались лицом белее снега. Они были так запуганы, что не представлялось возможным вытянуть из них хоть что-то о событиях, происходивших в лесах и горах. Однако по их безумным взглядам я понимала, что имели место страшные злодеяния. Подозрения и неизвестность заставляли сердце замирать от неясного страха. Не легче жилось и всем остальным обитателям пламенных чертогов. Локи всегда оставался повелителем строгим и требовательным, однако теперь делался невыносимо придирчивым и безжалостным. Я старалась следить за ним и по мере своих сил защищать тех несчастных, кто попадал под его горячую руку и изуверства, однако успевала далеко не всегда.

Снова и снова встречала я на своём пути изуродованных, искалеченных слуг, вид которых заставлял всё внутри сжиматься от сострадания. Работы у лекарей прибавилось. А иногда знакомые мне помощники просто исчезали и не возвращались. Можно было тешить себя слепой надеждой, что они прогневали господина и оказались выставлены прочь из дворца, но глядя в горящие глаза мужа и на его плотоядный оскал, я понимала: нет, несчастные не покинули стен дворца. И теперь уже никогда не покинут. Каверзный бог обмана всё больше становился страшным богом зла, несправедливости, жестокости. И, несмотря на то, что он всячески стремился оградить семью от своих неудержимых развлечений, я видела это всё чётче и начинала его бояться.

Локи ни разу не позволил себе поднять на меня руку с того злополучного дня, когда поглотил сердце Гулльвейг, был со мной ласков, внимателен, обходителен, как когда-то в прежние времена, но я знала, что это ненадолго. Порой в те моменты, когда страсть захлёстывала нас обоих с головой, он так смотрел на меня, точно хотел растерзать, и я ощущала каждой клеточкой тела, каждым вздыбившимся волоском, каких усилий ему стоит сдержаться. Я с леденящим ужасом понимала: придёт час, и он не сумеет совладать с собой. И я не могла знать, когда именно это произойдёт. Знала только, что я пострадаю так, как никогда прежде. Потому что уже тогда жёсткость и агрессия возбуждали его сильнее, нежели нежность и покорность.

А затем я вновь забеременела. Признаться, я желала этого давно и втайне страдала оттого, что такое долгое время не могла стать матерью во второй раз. Я делилась с Хельгой своими сомнениями снова и снова, потому что лишь ей одной могла доверить свои печали, иногда сердилась, иногда плакала, иногда кричала и обвиняла её в безразличии, когда рассудительная женщина просила меня подождать и дать своему телу восстановиться, набраться сил. Думаю, уже тогда она знала нечто такое, о чём я и не подозревала. Как и в первый раз, Локи был безмерно рад счастливой вести, как и в первый раз, стал ещё мягче и внимательнее ко мне, милосерднее к своему окружению. Казалось, я могла выдохнуть с облегчением и радоваться жизни, да только на этом сходство исчерпало себя.

Вторая беременность стала вовсе не такой беспечной, как первая, и я ни минуты не находила покоя. Поначалу я мучилась страшными головокружениями и тошнотой, теряла сознание в самые неподходящие, опасные мгновения и не приходила в себя долгое время. Затем ко мне вернулось проклятие бога огня, и поднялся жар, с каждым днём набиравший силу. Я много спала и мало ела, потому что совершенно не находила в себе сил. Казалось, ребёнок пожирает меня, высасывает из измученной матери все соки, ничего не оставляя взамен. Тогда я ещё не подозревала, что носила в себе корень зла — плоть от плоти бога огня, отравленного разрушительной и всепоглощающей силой Гулльвейг. Я не догадывалась также, какая опасность грозила моей жизни. Стойко принимая и перенося все трудности своего положения, я оставалась верной своему супругу и ребёнку до самого конца.

Я черпала силы в любви и заботе Локи, не отходившего от меня ни на шаг. Он проводил со мной много времени, излечивал от удушливого жара, иногда кормил, как избалованного маленького ребёнка, засыпал вместе со мной, обнимая и убаюкивая желанными звуками приглушённого глубокого голоса. И, несмотря на отвратительное самочувствие, первую треть отведённого мне срока, я прожила в блаженном неведении и относительном благополучии. Но однажды я проснулась посреди ночи, разбуженная то ли дурным сном, то ли тревожным наитием. Потрескивали поленья в камине, кое-где ещё трепетали свечи, не догорев до конца. Мужа в кровати не оказалось, хотя я точно помнила, как засыпала в его объятиях. Всё тело затекло, поясницу ломило, и я поднялась с постели, проклиная свою вновь обретённую неловкость.