Двуликий Янус. Спорт как социальный феномен. Сущность и онтологические основания

Маркс отмечает, что, порождая своё выключение из действительности, в акте производства работник порождает власть того, кто не производит, над производством и над продуктом. Таким образом, посредством отчужденного труда рабочий порождает частную собственность, её носителя, который относится к труду как хозяин. Подчеркивая отношение между отчужденным трудом и частной собственностью как отношение взаимодействия, Маркс заключает, что частная собственность – это не только продукт отчужденного труда, но и средство его отчуждения, и реализация этого отчуждения [см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – 2-е изд. – Т. 42. – С. 86–99].

Особенно важным для нашего исследования является указание Маркса, что «кабала человечества в целом заключается в отношении рабочего к производству, и все кабальные отношения суть лишь видоизменения и следствия этого отношения» [там же; с. 98]. Поэтому «эмансипация общества от частной собственности и т. д., от кабалы, выливается в политическую форму эмансипации рабочих, …ибо их эмансипация заключает в себе общечеловеческую эмансипацию» [там же]. Это указание ещё раз подтверждает правомерность рассмотрения отчуждения в разных формах, с разных сторон:

– экономической (в форме частной собственности);

– политической, например, в форме государства;

– религиозной или религиозно-политической, то есть в форме церкви.

Вернёмся же к последней и продолжим наши сопоставления!

Осуществление религиозного вероучения в театрализованной форме культовой духовно-практической деятельности есть определённая объективация этого вероучения, порождение в реальном мире символических предметов и отношений, несущих в себе иррациональные, мистические образы. Происходит не только иллюзорное (в сфере сознания верующего), а и вполне реальное удвоение этого действительного мира человеческой практики.

С одной стороны, человек объективирует себя в общественном и природном мире в процессе своей практической деятельности как материальной, но одновременно сознательной и целенаправленной, рациональной деятельности. С другой стороны, верующий человек вместе с этим объективирует свои религиозные представления (основанные на вере в сверхъестественное) в актах духовно-практической культовой деятельности. Таким образом, человек практически изменяет, творит мир, воплощая в нём свою сущность двояким образом: в рациональной и иррациональной (культовой) деятельности. Результатом последней и является религиозный комплекс как опредмеченное религиозное сознание. Причём для верующего его действительная рациональная жизнь в той или иной степени (в зависимости от степени его религиозности) представляется через призму религии.

Именно здесь, в этом объяснении мы видим ключ к пониманию противоречий и историко-теоретических ошибок известного идеолога и философа спорта, автора книги «Человек играющий» Йохана Хёйзинги. Нам принципиально важно отметить ошибочную последовательность причинно-следственных связей, выстроенную Хёйзингой между спортивной игровой деятельностью и религиозно-культовой жизнью общества. Для него, а вслед за ним и для очень многих современных авторов, характерно стремление удвоить мир за счет позиционирования якобы изначально существующей автономности игровой (в том числе, и спортивной) сферы. Не желая видеть её производность от производственно-бытовой и религиозно-культовой исторической практики, физкультурно-спортивную сферу пытаются буквально выдернуть из общесоциального контекста, представить вне политики и государства. При этом почему-то не замечается, что даже в таком извращенном представлении спорт всё равно выполняет иллюзорно-компенсаторные, то есть, по сути, религиозные функции.

Тесное переплетение религии со всеми иными сторонами жизни верующего и порождает, в частности, такой религиозно-политический симбиоз, как церковь и её предтечи, а также, как нам представляется, древний спорт и олимпизм.

В актах культовой (в том числе и агонально-спортивной) практики происходит определённая утрата, отчуждение первоначально общеродовой религиозной жизнедеятельности от большинства людей. Эта отчужденная жизнедеятельность начинает противостоять человеку как чуждая, враждебная сила, поскольку, перестав принадлежать рядовому верующему, она начинает принадлежать другому человеку, которого в определенном смысле также можно назвать хозяином, как и капиталиста по отношению к наемному рабочему. Именно такой «хозяин», а не боги или природа, выступает в качестве носителя чуждой силы, властвующей над верующим человеком.

Избранная, привилегированная религиозная верхушка (клир), сплоченная и организационно оформленная, выступает как институт церкви. Поэтому, говоря о порождении власти клира в процессе отчуждения религиозной жизни, нужно подразумевать власть церкви – власть, приобретающую в силу этого политическую окраску.