Двуллер-2: Коля-Николай

Утром 29 декабря Грядкин вытанцовывал на автовокзале – ударил мороз, а он решил быть при параде, и оделся в шинель, аккуратные брючки и аккуратные ботиночки. Вся эта одежда тепла давала мало. Однако уйти внутрь автовокзала Грядкин не мог – вот приедет Ирина, где же она будет его искать? Он бросался к каждому приближающемуся автобусу, приглядывался к табличке, разбирал надпись и, огорченный, махал рукой – не то. Грядкин грел уши руками, потом пытался согреть руки в перчатках, но те, кожаные, давно уже стояли от мороза колом и тепла не давали.

– Младший лейтенант, а младший лейтенант… – вдруг пропел сзади него женский голос, и он, еще не обернувшись, уже знал, что это она.

Он обернулся. Они смотрели друг на друга и не знали, что делать – еще с тех, прежних времен, они опасались целоваться на улице, и даже теперь не могли через эту опаску переступить.

– Ну привет… – сказала она. – Просто прохожий Коля Грядкин.

– Привет… – сказал он.

Она приблизилась и поцеловала его в щеку.

– Да ты заледенел… – сказала она. – Как Деда Мороза целую. Пошли быстрее куда-нибудь тебя отогревать.

Он отобрал у нее сумку и они побежали к стоянке такси. Пока ехали, переглядывались и улыбались друг другу. Отогревшийся Грядкин показывал ей на высоченную нарядную елку, на большие памятники и громадные здания, мимо которых они ехали. Он был как мальчишка, который хвастается своими новыми игрушками. Ирина чувствовала, что он как мальчишка, и от этого на душе становилось особенно тепло.

В офицерском общежитии все было увешано гирляндами и бумажными снежинками. Дежурный поверх пилотки имел дед-морозовский колпак и к нему со смехом приложил руку. Грядкин засмеялся в ответ.

– С наступающим! – прокричал дежурный им вслед.

– Сейчас… Сейчас я покажу тебе мое… наше жилище… – сказал Грядкин, роясь в кармане и одновременно радуясь тому, что слово «наше», кажется, не обидело ее. Тут он нашел ключ, отпер дверь и распахнул ее перед Ириной.

– Входи первая… – сказал он. – Только подожди – я включу свет.

Она вошла. Он включил свет. Она огляделась. Комнатка была квадратной и удивительно маленькой. Из прихожей ей был виден диван. Когда разулись и прошли, оказалось, что еще здесь есть стол и небольшой холодильник. Шкаф заменяли гвозди, вбитые в стену – на них висела одежда. На стульях лежали книжки.

Ирина посмотрела на Грядкина. Он сиял.

– Ну да, не хоромы… – сказал он весело. – Но свой угол. Свой. Наш!

Она посмотрела на него и улыбнулась.

– Иди ко мне. Иди ко мне, Коля-Николай…

Глава 10

Грядкин потом пытался припомнить, как все у них было в первый раз, но оказалось, что не помнит. Помнит, какая была музыка, помнит, что было потом, а вот сама суть, те события, которые были самые главные – нет. Все было как в тумане. Но это только в первый раз. А ведь было еще и продолжение. Так что уже к вечеру этого дня Грядкин казался себе бывалым любовником. Когда стемнело, они сели, наконец, за стол. Грядкин выставил то, что, как он считал, должно быть на столе в такой момент – шампанское, припрятанные цветы, свечи. Хрусталя на было, но прекрасно вместо него звенели и граненые стаканы – Прокопьев уже обучил Грядкина разным способам чокаться. Теперь Грядкин учил им Ирину.

Согретые шампанским, они пошли на улице гулять. Погода резко сменила гнев на милость: было тепло, и огромными хлопьями шел снег.

– Настоящий Новый год! – воскликнула она, ловя снежинки на ладонь. – Смотри, смотри, я поймала.

Грядкин, глядя на нее, цепенел от любви.

На следующий день они пошли к Прокопьеву. Ирина не больно-то и хотела, но Грядкин настоял – он с удовольствием вживался в роль семейного человека. Прокопьев с женой усадили их за стол, переглядывались и от чего-то разрумянились, будто были на сватовстве. Прокопьев, хоть и заметил, что Ирина постарше будет Грядкина, но оценил ее редкую красоту и незаметно показал ему большой палец – молодец! После двух рюмок Прокопьев с женой, посмотрев друг на друга, без слов поняли, что думают об одном и том же – о том, как много прошло лет с тех пор, как и они были молоды. Прокопьев хотел было сказать Грядкину что-то вроде «Береги любовь, Коля!», но для таких разговоров и выпито было еще немного, да и понял Прокопьев, что это будет как-то по-стариковски. Вместо это он налил всем – мужикам водки, женщинам – вина, поднял свою рюмку, отпил из нее и, удивленно посмотрев на жену, сказал:

– Никак горько?!

Она улыбнулась, отхлебнула из бокала вина и подтвердила:

– И впрямь. Горько!

– Горько! – закричали они вместе.

Грядкин улыбался напряженно и счастливо. Ирина посмотрела на него и подумала – как же все запутывается. Ведь милые люди, а как все запутывают…

– Коля, ведь и мне горько… – сказала она, улыбаясь. В горле у нее и правда стоял комок, но она улыбалась.

Они встали и начали целоваться так, будто решили выиграть какой-то приз за продолжительность поцелуя. Прокопьевы поняли, что это что-то большее, чем поцелуй, но не могли понять – что: никто ведь не рассказал им, как Ирина и Грядкин шли к этому вечеру два года.