Двужильная Россия

Итак, что-то меняется в моей судьбе. Даже возможность вырваться из этой душной казармы, именуемой армейским отделом, для меня счастье. Что же говорить о большем, о Москве, о работе над очерками, о возможности выписать туда Берту!

Но я не тороплюсь. Нет, я уйду отсюда лишь после того, как побываю у партизан. Ни один человек не осмелится тогда меня обвинить в моральном дезертирстве, в трусости, в лентяйстве – мало ли что можно еще придумать в связи с моим уходом. Я уйду с гордо поднятой головой.

Первые шаги в этом направлении мною уже сделаны. Во-первых, Ведерник дал свое принципиальное согласие (авось я там, в немецком тылу, сломаю себе шею). Во-вторых, начальник отдела по работе среди партизан Майоров посвящен в мою «тайну» и окажет всяческое содействие. В-третьих, добравшись сюда, в Поддорье, я договорился с секретарем райкома Ермаковым, местным партизанским руководителем, о практических способах отправки в отряд. 8-го отсюда выступает отряд. Идут километров за восемьдесят, к партизанам, занимающим линию обороны. Я пойду с отрядом. Там переберусь в партизанскую бригаду Васильева. Здесь и останусь – может быть, на месяц, может, и на больший срок. Немного, признаться, жутковато. Все-таки это сложнее и опаснее пребывания в регулярной армии. И лишений больше. Один этот 80-километровый марш уже чего стоит. Но, черт возьми, в жизни все нужно испытать! Не каждый год бывает такая война, как эта. Правда, Бялик пытался меня отговорить от моего намерения, уверяя, что романтика партизанщины хороша только издали, что я скоро разочаруюсь, попав туда, что вообще партизаны не тема. Однако я подозреваю, что он и сам не прочь был бы пуститься на такую авантюру. Это проскользнуло у него между строк.

Сейчас, после первомайского приказа Сталина, партизанское движение, несомненно, оживится. Партизанам будут ставить большие стратегические задачи, вплоть до освобождения целых районов.

Кстати, о приказе. Первая его половина – агитационная, обращенная к немецким солдатам (разоблачение национал-социализма как орудия германских банкиров и плутократов). Вторая – констатация того факта, что мы все еще не научились воевать. Этот вывод давно уже был мною сделан. Да и не одним лишь мною – многими. «Хреново воюем…» Перспективы? Никаких, кроме указания, что немцы должны быть разбиты в 42-м году. «Должны!..»

Если я вернусь от партизан, сразу же перебираюсь в Москву. На время, пока не напишу того, что хочется.

Связь с партизанами – на самолетах. Где-то к тому времени будет 1-я Ударная?

Другой риторический вопрос: не сорвется ли мое предприятие? Я привык к неприятным сюрпризам, которые преподносит мне судьба.

Май

4 мая

Просто что-то фатальное. Стоит мне сказать о чем-либо предполагаемом и желаемом как об окончательном, решенном факте – и выйдет все наоборот. Не раз я в этом убеждался. Вот и сейчас. Стоило мне договориться в Поддорье с партизанами относительно способа и сроков моего путешествия в немецкий тыл – как все с треском лопнуло и провалилось.

Сегодня, вернувшись в редакцию, я узнал, что откомандирован в распоряжение фронта – в отдел кадров. Ведерник предвосхитил события. Последовала соответствующая беседа. Он сказал мне, что таково распоряжение Лисицына, что, в связи с приездом Бялика, двум писателям в газете нечего делать, и очень любезно предложил мне воспользоваться машиной, которая как раз идет в Валдай – в штаб округа. Не терпится человеку сплавить меня поскорей!

На что я сказал, что я в принципе не возражаю против своего ухода, но для меня неясен вопрос о партизанах. Поэтому я отправлюсь в Козлово для личного объяснения с Лисицыным. Относительно двух писателей сказал, что Бялик все равно тут долго не пробудет.

– Почему?

– Потому что он не привык к тем условиям, в каких мы работаем.

Ведерника покоробило. Пробормотал, что не держит своих работников за шиворот.

В общем, сегодня вечером я получу соответствующий приказ. Между прочим, редактор бросил такую фразу; «Возможно, и я скоро уйду. Или меня уйдут».

Теперь нужно думать о дальнейшей своей судьбе.

Попасть снова в армейскую газету не хочется. Сыт по горло, спасибо! Одно из двух: отправиться к партизанам, а потом в Москву, или же ехать прямо в Москву, в ПУРККА. Одно я решил твердо. Забираю вещи и завтра на нашей машине еду в Козлово. Там располагаюсь на корпункте в ожидании дальнейшего. Добьюсь свидания с Лисицыным, выясню все окончательно, побываю в здешнем отделе кадров, а там будет видно.

Во фронтовой газете орденом Красной Звезды, помимо Плескачевского, награждены писатели Матусовский и Исаков… А мне даже вторую «шпалу» до сих пор не могут дать.

Неужели я и на самом деле никчемный, бесталанный человек?

Но ведь даже Лещинер признавал за мной как за армейским литератором известные достоинства. Даже он хорошо охарактеризовал меня.

Получил сегодня шесть писем: три от Ксаны, от Кирочки, от Ади и от Веры Карп²⁴. Будь у меня другое состояние, как приятно бы это было!

Холодно. Днем летали снежинки.

5 мая