Двужильная Россия

Сегодня с утра на редакционной машине, развозящей газеты, отправился в Козлово для беседы с Лисицыным. В отделе кадров уже все знали. Заявили, что направят меня в Валдай – в распоряжение фронта. Что делать с безработным писателем, сами они не знают. Подтвердили, что писатели находятся в распоряжении ПУРККА, но направить меня непосредственно туда они не имеют права, это может сделать лишь фронт. Начальник хотел тут же приготовить мне соответствующее направление, но я попросил обождать до беседы с Лисицыным. Не знаю, может быть, тем самым я сделал тактическую ошибку. О эти военно-ведомственные дебри! Не только ногу, шею тут себе сломаешь.

Затем знакомый путь в соседнее Веревкино, вдоль берега реки (для маскировки) мимо часовых, требующих особый письменный пропуск сюда, затем опять знакомая «избушка», как здесь говорят. Нудное и, признаться, унизительное ожидание в передней, у печи, затем снова появление заспанного высокого Лисицына. Заранее наметил план своей речи. Так и сделал. Начал с партизан, с моего намерения побыть в тылу немцев, с того, что практически все мною для этого уже подготовлено. И – вдруг неожиданный приказ о моем откомандировании. Как же теперь мне быть? Что подумают обо мне те, с кем я договорился, – не сочтут ли трусом или, чего доброго, шпионом?

Ответ Лисицына – выслушал он все это внимательно – сводился к следующему: политотдел имеет с партизанами постоянную связь, и поэтому мои опасения за свою репутацию совершенно напрасны. А что касается самой экспедиции, то я могу возбудить этот вопрос во фронте! (Ага! Значит, я поеду в Валдай.)

Бригадный ответил, что это решение, в сущности, исходит от фронта (?).

Впрочем, прибавил Лисицын, пока еще приказа относительно меня нет.

Туман. Сплошной туман. Я так перенервничал и переволновался за эти дни, что сам теряюсь и не знаю, что лучше и чего мне добиваться. И к партизанам хочется, и в Москву тянет…

Вернулась зима. Все кругом бело – снег.

5 июля прошлого года я поступил добровольцем в ополчение.

5 августа был назначен в армейскую газету «За Советскую родину».

5 января – мое назначение в 1-ю Ударную.

5 мая меня отправляют в тыл, в Валдай.

Занятно.

На душе горечь. Ко Дню печати, к 5 мая, десятки, сотни военных журналистов награждены орденами и медалями. А я оказался «за штатом» и выброшен из редакции… Буду добиваться отправки в Москву. Пора работать по-настоящему. Армейский газетчик из меня не получится. Да я к этому и не стремлюсь. Кроме того, пора продвигаться дальше, выше.

Экспедиция к партизанам при сложившейся ситуации – авантюризм. Никто меня не поддержал, никому это не нужно. Может быть, Бялик и прав. А рисковать только ради риска – для этого я уже стар.

9 мая

Вот я и в дороге. В данную минуту сижу в г. Осташкове, на берегу озера Селигер. Два года тому назад я с мамой и Ксаной чудесно проводил здесь время на туристской базе. Думалось ли мне, при каких обстоятельствах я снова попаду в эти края?

Выехал 6-го, сразу же после того, как вернулся от Лисицына. Из отдела снабжения отправлялась машина в Осташков – нельзя было пренебрегать таким случаем.

Ехать в Валдай старым путем, каким мы сюда добирались – на север, вдоль озера Ильмень, – уже нельзя. Путь перерезан немцами. Все-таки, кажется, старорусская группировка почти соединилась с 16-й армией. Сообщение с Валдаем и Москвой происходит в южном направлении через Осташков. Путь огибает Демянскую группу противника. Мне предстоит сделать на машине свыше пятисот километров.

Бялик снабдил меня письмами в редакцию «За Родину» и в политуправление фронта. Рассказывает в них о положении в редакции и о том, что Ведерника необходимо снять, что со мной произошло возмутительное недоразумение, меня необходимо «реабилитировать». Все равно я в свою редакцию не вернусь.

Я пожал на прощание руки своим коллегам. Ведерника не было – уехал. Все равно я бы не зашел к нему проститься. Когда мои товарищи прощались, чувствовалось, что они завидуют мне: еду в Валдай, а может быть, и в Москву!

Чирков и Бялик помогли донести вещи до машины. Бялику, видно, неприятно, что так случилось и что он является формально виновником моего ухода. Конечно, это не так, я прекрасно понимаю. Он славный малый. Здесь темная игра Ведерника.

Итак, в путь…

Под вечер, в желтом свете заката мимо меня пронеслись мертвые дома разбитого, опустелого Поддорья. Прощай, Поддорье! Прощайте, партизаны! Не суждено мне было пойти с вами…