Двужильная Россия

Несколько дней провел в госпитале № 2202 у добряка Милославского. Госпиталь от нас в шести километрах. Я пришел 31-го, под Новый год, но скоро понял, что о новогоднем вечере здесь и не думают! Спешно заканчивались работы по оборудованию армейского Дома отдыха, завтра должна была прибыть первая партия отдыхающих.

Я вспомнил о приглашении друзей своих из 7-го отдела и пошел туда, километра за три. Было неплохо, как в приличных московских домах. Умеренное количество водки и вина, патефон, танцы, даже елка, увешанная самодельными украшениями. Александров развлекал публику юмористическими номерами. Ничто не напоминало фронт. Две девушки – Галя и обслуживающая отдел местная жительница. Танцевали. Галя настойчиво приглашала меня танцевать с ней, но я отказался. Вероятно, мы были бы карикатурной парой. Пришел Пантелеев, побыл немного и вернулся в редакцию принимать радио.

Утром на рассвете я вернулся в госпиталь.

Милославский, военврач 1-го ранга, орденоносец, старый харьковский хирург. Неугомонный, подвижный старик, вечно на бегу, вечно озабоченный. Прекрасный организатор, ловкий хозяйственник, добряк. Госпиталь его для тяжелораненых, которых нельзя транспортировать в тыл. И, несмотря на это, процент смертности здесь только 0,9. Милославский и его врачи делают чудеса, возвращают в строй умирающих. Основное – уход и питание.

В бревенчатых бараках, раскиданных по лесу, проведено электричество. Столбы обвиты гирляндами хвои, украшены цветами, сделанными из деревянных стружек. Делали сандружинницы. Мелочь, но очень характерная.

Эти дни я жил как бог. Поселился в маленькой уютной землянке Милославского. Электричество, отдельная койка с чистым бельем. Обедать нам приносили. Горячий завтрак и ужин с кофе, обед из трех блюд, хлеб не черный, а серый. Три раза в день, садясь за стол, пили то водку, настоянную на дубовом листе, то вино. Отказаться от приглашения радушного хозяина не было возможности. Милославский рассказывал много интересного из своей практики. То и дело срывался, летел куда-то по делам. Милейший старик.

Между прочим, предложил устроить у себя Берту, даже хотел послать ей официальный вызов на должность сестры-хозяйки. Это было бы замечательно, но, боюсь, Берта с ее неряшливостью, неумением создать уют и порядок вряд ли подойдет на такую работу. Вот мама – это другое дело. Если бы не то, что она должна будет бросить беспомощного отца, – непременно бы ее вызвал. Такая работа – мамина стихия.

В новогоднем номере напечатан мой «Осиновый кол». В номере от 3 января – рассказ «Знамя». Адульский сделал к нему клишированный заголовок на линолиуме. В следующем номере, от 4-го, – мой фельетон «Вековой враг». Меня вдруг начали густо печатать. Очевидно, высокое начальство похвалило.

На открытие Дома отдыха прискакал сам Горохов²⁵, ныне генерал-майор. Старик Милославский сменил свою синюю ватную куртку на английскую шинель, затянулся с моей помощью в боевые доспехи и побежал дежурить к воротам в ожидании машины большого начальства. Сильно волновался, нервничал. Зато, проводив Горохова, вернулся сияющий, успокоенный: генерал остался доволен всем виденным. Между прочим, он рассказал мне, что сообщил Горохову о моем пребывании здесь. «А, это хорошо, – сказал генерал. – Что он сейчас делает?» – «Сидит, пишет. Прикажете позвать?» – «Нет, нет, пусть работает». Я до сих пор лично с Гороховым незнаком.

Госпиталь рассчитан на 500 коек. Дом отдыха – на 100. Соорудили Дом отдыха – шесть комнат – в течение всего-навсего двух недель. Строили главным образом сами работники госпиталя. Бревенчатые стены палат обиты чистыми простынями. Белоснежное белье, уют, порядок. Питание изумительное: творог, сливочное масло, сгущенное молоко, рис, свежая баранина, сладости.

Молодые командиры – лыжники и эрэсовцы, вероятно, даже растерялись, попав в такую обстановку.

– С первых дней войны не спали на такой постели, – сказал мне один из них.

Я несколько раз заходил к ним в палату. Шутки, смех, заигрывание с молоденькими санитарками. Веселое, жизнерадостное настроение. А в нескольких шагах отсюда, в других бараках, бредят тяжело раненные, кто-то стонет и умирает от менингита, в операционной происходит ампутация ноги.

Жизнь. Война.

Между прочим, к ампутации Милославский прибегает лишь в самых исключительных случаях. Здесь стараются сохранить раненому не только жизнь, но и руку, ногу. А какая тяжелая работа у военного врача!

Живя здесь, встретил Галю и Морица. У Морица был недавно приступ аппендицита, несколько дней он пролежал в госпитале и теперь в сопровождении Гали явился получить справки. Смеялись, острили по поводу того, что я здесь так акклиматизировался и чувствую себя хозяином. Мориц испытывает нечто вроде нежности ко мне. В новогодний вечер он, подвыпив, прижимался ко мне и все спрашивал: «Ведь у вас мог быть такой сын, правда?» Галя со мной очень приветлива.