Двужильная Россия

Вспоминаю свою встречу с Бертой. Новое что-то в ней – женски-голодное. И сердечности меньше, чем ожидал. Такое впечатление, будто немного отвыкла от меня, присматривается, проверяет, каким я стал, не изменился ли по отношению к ней. Вот с этого начинается измена оставшихся в тылу жен своим мужьям-фронтовикам. Критический момент.

Признаться, и я отвык от нее. И с ней был сдержан. На первом месте была у меня мать и горькие грустные думы о папе.

Непременно нужно выбраться в Москву. Получу медаль, деньги за февраль, летнее обмундирование и пойду к Шмелеву.

А мамочка у меня молодец. Сказала мне:

– Нет, ты уж заканчивай войну, будь на фронте до конца. Так и папа хотел.

Настоящая русская женщина.

Когда я, утешая ее, спросил, разве плохие у нее сыновья, она сказала задумчиво, убежденно и серьезно:

– Богатыри.

И снова повторила, качая головой:

– Богатыри.

12 апреля

Все пути загажены. Загажена вся Россия.

Чем больше нахожусь я на войне, тем все меньше уважаю армию, ее людей, обиход, порядки. Да и за что уважать ее? Наши победы, наше двухлетнее сопротивление фашистской Европе – заслуга не армии как таковой, а героической России, простого русского человека, решившего умереть за Родину. И умирающего сотнями тысяч, безропотно и буднично.

15 апреля

Итак, на новом фронте. Район Касторной. Путешествие наше продолжалось двадцать два дня.

Повсюду в полях и на дорогах, точно дохлые раки, разбросаны немецкие автобусы, грузовики, танки, орудия, фуры. Кое-где до сих пор валяются убитые фрицы. Следы недавних боев.

Выгрузились на ст. Касторная и своим ходом, автоколонной, двинулись в с. Семеновку, километров за пятнадцать. Здесь уже политотдел и АХО. Дорога сухая, лишь местами наша тяжелая печатная машина застревала в грязи. Приходилось вылезать и подталкивать. Черноземная полоса. Земля иссиня-черная, жирная, липкая. Малейший дождь – и не проедешь.

Деревни и села раскиданы в беспорядке. Белые мазанки стоят, окруженные кучами навоза и соломы. Никаких дворовых пристроек. Внутри хат земляные полы. Здесь же, в хате, живут козы, куры, телята. О банях тут не знают. Грязь. Это не бревенчатые добротные избы Калининской и Ленинградской областей, с крытыми дворами. Ребята щеголяют в пиджаках, перешитых из немецких мундиров, и в юбчонках из немецких плащ-палаток. Немцы стояли тут семь месяцев. Кроме германцев были мадьяры и украинцы. В Семеновке помещались человек двести украинцев – тыловое подразделение, механики, специалисты. Большинство были уверены в том, что Красная армия уничтожена. Про себя говорили: «Мы – солдаты». Среди них лейтенанты и капитаны Красной армии. Перейдя к немцам, они сохранили свои звания. Немцы им покровительствовали – разрешали даже украинцам жениться на немках, а немцам – на украинках! (Тоже арийцы!) Мне хозяйка рассказывала, что только раз был случай перехода к нашим. Четверо украинцев, сговорившись, ушли. После этого немцы установили строгий надзор за украинцами.

Нашего наступления никто не ждал. Среди немцев началась паника. Эвакуировались так поспешно, что не успели уничтожить деревни.

Жителям давали 300 гр. хлеба, нетрудоспособным – 150. Остальное забирали. Впрочем, отнимали не так, как на северо-западе – у крестьян оставались и коровы, и овцы, и даже куры. Повесили пять стариков, якобы за связь с партизанами, и бежавшего из плена красноармейца. Вешали его на березе. Сук обломился, повесили вторично. Многих угнали в рабство. Хозяйка показала открытку, полученную от дочери. Живет «за Берлином», работает, получает 300 гр. хлеба.

Судя по рассказам крестьян, за это время с немцами установились более или менее добрососедские отношения, вплоть до споров на военно-политические темы. Немцы не только грабители, убийцы, садисты. Человеческое не чуждо им. Детям, случалось, сунут конфетку, приласкают. Но психология их проста и прямолинейна: я завоевал вашу землю, значит, имею право распоряжаться вами и вашим добром как желаю. Они не шутя считали себя освободителями:

– Мы сняли с вас хомут – колхоз. У вас будет барин, вы будете жить хорошо, все будет хорошо. Молодые станут работать на барина, старые будут отдыхать. Хорошие земли – барину, похуже – крестьянам. Хорошо будете жить.

Молодая крестьянка, рассказывавшая нам, ответила на это:

– Вы сняли такой хомут (показала руками), а надели такой (показала вдвое больше).

С помощью жестов, исковерканных русских и немецких слов обе стороны не только разговаривали, но и понимали друг друга. Особенно живо улавливали немецкую речь, как это всегда бывает, ребятишки.

Но всякая попытка сопротивления подавлялась немцами с холодной, обдуманной, бесчеловечной жестокостью. Ненависть к ним со стороны населения велика. Совместное сожительство только усилило эту ненависть.

Здесь сеют свеклу. Недалеко от Касторной сахарный завод. Все окружающие деревни гонят из свеклы самогон. Литр – 130, 150, 200 – до 300 руб.

Наша армия в расположении фронта резерва. Прежние дивизии и бригады отобраны от нас, вместо них дали семь новых, в том числе одну гвардейскую и три авиационных дивизии. Это интересно.