Это была знаменитая дивизия. Дыбенко знал ее героические дела на Восточном фронте. А при штурме Турецкого вала на Перекопском перешейке вместе с воинами 2-й Конной армии дивизия 13 ноября освободила Симферополь; за боевые заслуги 51-я получила наименование Перекопской, а Блюхер был награжден орденом Красного Знамени…
Провожая в Москву Блюхера, Дыбенко обещал прославленному начдиву высоко держать знамя 51-й.
На первой встрече с командным и политическим составом дивизии в Доме Красной Армии Дыбенко сказал:
— Наша дивизия имеет богатые боевые традиции. Мы сохраним и умножим их новыми славными делами. Надо порох держать сухим!
В 51-й, как и прежде, проходили военные и политические занятия; бойцы бдительно несли внутреннюю и гарнизонную службу, активно вели борьбу с бандитизмом.
В Одессе орудовали жулики от мелких карманников до маститых воров и взломщиков сейфов — медвежатников.
В гостиницу «Пассаж», где размещался штаб 51-й дивизии, приходили жители, жаловались: от жулья и воров нет жизни. Павел Ефимович Дыбенко решил помочь одесситам. Своими мыслями поделился с руководителями местных партийных и советских организаций, его поддержали. А идея, высказанная начдивом 51-й, была предельно проста: привлечь всю эту «накипь» к полезному труду: «Пускай наводят порядок в морском порту, очищают от хлама железнодорожную станцию, благоустраивают площади, скверы». Создали оперативные группы из чоновцев[39], работников милиции, красноармейцев. Общее руководство взял на себя Дыбенко.
Дыбенко все время в подразделениях. Появлялся обычно внезапно рано утром, до подъема… Командиры полков просили комдива заранее предупреждать о своем появлении, чтобы они подготовились к встрече.
Дыбенко лишь улыбался да говорил: «Зачем тревожить, начнете наводить блеск…»
«Чудаки, думают, инспектировать приезжаю… Что мне одному делать дома? Жена в Москве, у нее свои дела да заботы. А мой дом в казарме, среди красноармейцев. Разве полковым все объяснишь? Впрочем, нет худа без добра: здорово они подтянулись, в любое время дня и ночи готовы показать «товар лицом», без наспех ’ наведенного лоска. По боевой тревоге полки поднимаются, перекрывая установленные нормативы».
Пятьдесят первая Перекопская оставалась лучшей. Это подтвердил заместитель председателя Совета Народных Комиссаров УССР, командующий войсками Украины и Крыма М. В. Фрунзе во время инспектирования. По всем показателям дивизия получила высокие оценки. А через некоторое время ее наградили Красным знаменем ЦИК УССР. Вручать знамя прибыл Фрунзе. Михаил Васильевич присутствовал на военной игре, на торжественном параде дивизии. Остался доволен.
Во время обеда Фрунзе сказал Дыбенко, что недавно в Москве встретил Коллонтай, она собирается в Одессу.
Михаил Васильевич пригласил Дыбенко на работу в наркомат, рекомендовал подумать.
Вскоре после отъезда Фрунзе Дыбенко был предоставлен десятидневный отпуск. В тот же день приехала Коллонтай. Узнав об отпуске, произнесла свое любимое «великолепно!» и предложила поехать в Крым. Дыбенко согласился.
Побывали они в Ялте, Гурзуфе, погуляли по Никитскому саду, осмотрели дворцы.
И снова Одесса.
Коллонтай по просьбе одесских товарищей написала брошюру под названием «Из моей жизни и работы»; Дыбенко заканчивал курсовой проект и книгу «Военная доктрина и эволюция армии»…
Дивизия оставалась передовой, но начдив не успокаивался и не позволял успокаиваться подчиненным. Его деятельность высоко оценивал командующий Харьковским военным округом А. И. Корк. Он любил людей, обладающих сильной волей, энергией и решительностью. К таким относил и Дыбенко. Хотя в военной обстановке, отмечает Корк, я его не видел, но, судя по действиям в военной игре и отзывам старших начальников, Дыбенко быстро и правильно разбирается в обстановке. К подчиненным весьма требователен и пользуется среди личного состава несомненным авторитетом. Любит военное дело и работает добросовестно…
Отдавая всего себя службе, Дыбенко не запускал академические дела. Проводил большую общественную работу в партийных и советских организациях… А вот семейные дела не клеились: жили супруги в разных городах, виделись редко; Павел всегда помнил Шуру, заботился о ней, пользовался любой оказией, чтобы послать свежие фрукты — дары юга; а вот писать не любил, хотя и корил себя за это.