— Это ты так
— Стул.
— Чего?
— Треснул. Под тобой.
Поворот головы.
Что-то взорвалось — здесь, вдали, за рекой.
— Да, умеешь ты человека до слез довести.
На излете приступа смеха, хлюпая носом, Егор вытирает слезы. Его все еще трясет.
— Давай, что ли, про духовность поговорим. Майк сегодня назвал духовность вонючей.
— Майк в чем-то прав. Но как всегда — в чем-то. Он поедет на фронт с перекошенной рожей, и при первом же случае сдастся в плен. А ты начнешь ощущать оттенки аромата в этой вони. И если тебя не подстрелят как куропатку, а тебя точно подстрелят, то будешь строчить повести о настоящих человеках.
Мы замолкаем.
— Жизнь-то — ладно, все было. А вот смерть не отдам. Это вещь глубоко личная…
— Где жизнь, там и смерть. Два столба — одни ворота… Это как в анекдоте про мужика с маленьким одеялом: «Выше-выше — а! хорошо… Ниже-ниже — а! хорошо…» Только ведь ничего хорошего. Что так, что так — один черт холодно.
— А ты о тепле думай.
— Все одно. Не хочу ни тепла, ни холода.
— Тогда самое время помереть.
— Легко. Но чего толку-то? Сначала нужно родиться. А иначе — сплошная симуляция.
— Да… Снова втиснуться в какое-то тело, а если где-то в Африке, то будешь патриотом Зимбабве, снова взрослеть будешь лет 30, вариться в кислоте, участвовать в племенных разборках, а там, если повезет, получишь по башке дубиной и начнешь думать о реальных вещах… А если родиться бабой или мачо — все, пердык. Всю жизнь по луне ходить.
— У души нет пола.
— Зато крыша есть! Хотя… Если хорошо подумать, то нету и крыши. Хм. А что это за дом такой, если нету ни крыши, ни пола? Что, стены только? Типа раздевалки на пляже?
— На берегу океана Иллюзии.
— Или, например, там что-то строится. Коровник. А коров-то нетути! Одни троянские козлы. А и строители — иде? Иде я? Автора! Автора!!! Нету ничего. Пнешь стену — падает…
— Это потому, что твоя нога и стена — из одного материала. На одном плане сознания. Сдается мне, что стену спиздили.
— Если она была.
— Невосполнимая утрата.
— Слава Богу.
Блестя глазами в шкатулке окна, полной золоченых пуговиц.
Яма.
— А братва, интересно, пойдет на войну?
— В принципе, понятия не дружат с государственной системой. Ее, системы, воплощение — автомат Калашникова. Они не любят морды автоматные. Хотя автоматы они любят. Но где они дурь возьмут на позициях?
— У врага отобьют. Представь: отдельный Дважды Триждызнаменный батальон имени Святых Авторитетов. Это же берсерки будут, если им сказать, что у врага — бабки, бабы и дурь, а все враги — стукачи мастевые. Остановить братву будет практически невозможно. Ладно, давай накатим еще по полста, курнем, и я пошел спать. Устал я чего-то. Не по себе мне… Завтра еще вагон принимать.
Накат, затяжка, дым. Расслабившись, двумя пальцами взяв чайную ложку за дальний конец ручки и плавными рывками несколько раз заставив ее описать сверкающий круг в воздухе. Равномерного движения, конечно, не получилось. На взлете и в падении скорость заметно увеличивалась, угасая в аспекте осени и весны, если пользоваться терминами утр и закатов.
— Кстати. Зачем тебе ехать в Америку? Быть русским можно и здесь.
— Типичное заблуждение. Русским лучше быть только на расстоянии. Чем дальше, тем крепче любовь к отчизне. Заметь: обозреватели на TV очень патриотичны после отпусков. Ну просто русопяты. Единственное, что меня бесит, так это штатовский шовинизм.
— Это же бабль ГУМ. Котел народов. Что там варится — другой вопрос, но в этом смысле они правы. Последний Интернационал. Я только не понимаю тех уродов, которые приезжают в штаты и сразу становятся очень русскими. Тогда какого черта уезжать? Вот ты, Егор, сразу напялишь на себя кумачовую косоворотку, отрастишь бороду с застрявшей капустой и начнешь истово креститься.
— А между тем одни спецы из твоего журнальчика могут точно сказать, что ты русский. А для толпы ты иудей или грузин, потому как волосы у тебя черные, и глаза, и говоришь что-то мимо понятий. Вот ты и пытаешься искупить грех предков, коим плевать было на все эти идеи. Вот Костик, например — а он откуда-то с Кавказа, если не знаешь — в спорных ситуациях всем показывает военную каску своего деда. Она пробита в двух местах, такие маленькие аккуратные дырочки. Война, герой — значит, русский. Но что интересно: его дед воевал в заградотряде. А там в основном были зэки. И дырочка в каске могла появиться по совсем другим причинам.
— Перебор.
— Ну не скажи. Эти бляди 30 лет имели меня в душу, а теперь что — простить?
— Ты не умеешь танцевать. Яйца мешают.
— И чего теперь? Ампутировать?
— У тебя их никогда не было.