Дыхание

— Олег, — откашлявшись, произносит Егор, — ты следил бы за базаром…

— Базарные отношения — это твоя сфера.

— А твоя? Туман? Сфера, центр которой везде, а окружность нигде. Да и есть ли какая-то сфера?

Егор думает.

— Тут мой сынуля давеча отметился. Из кабинета биологии черепушку стырил. Ну чего. Вызывает меня директор. Весь такой при золоте и в костюме «Адидас». Кричит: мол, вы не занимаетесь воспитанием, оттого у нас в отчизне такой бардак, голубые везде и наркоманы. Я, говорит, потомственный казак, русский ирландец, так что метод убеждения, единственно верный, у меня в крови. И если вы не хотите воспитывать своего ребенка, я сам научу его родину любить и быть достойным. Я говорю: быть достойным чего? Он: достойным называться мужчиной! — Называться? — Быть! — Значит, — говорю, — нужно быть достойным быть достойным быть мужчиной? Ну, я ему спокойно объяснил, что это значит соответствовать определенному представлению, половому архетипу, идее, но, сдается мне, ничерта он не понял, что это просто мысль, мечта, страх сорваться в пропасть. Что на самом деле ее нетути, или все — только она, родимая, но все лезут в мечту с обосранными штанами, и потому такой бардак во всех отчизнах.

— Ну а если тебя, к примеру, говном назовут?

— Да мне-то по барабану. Но если при детях, при жене, то у него возникнут проблемы. У назывателя.

— Я, кажется, понимаю, почему ты так боишься своих домашних. Та же причина, по которой качают мускулы, одевают военную форму, в суперы лезут. Вокруг тебя — сплошные зеркала, а ты вертишься перед ними как прыщавая школьница, и все чтобы понравиться, чтобы сказали: вот мужик, великий воин, мудрый старец, властелин земель.

— Все вертятся. Страшно это — не вертеться.

Егор машинально берет зажигалку, чиркает несколько раз. Продолжает:

— Ты не знаешь, как я тебе завидовал. Еще двенадцать лет назад. Когда смотрел на все эти священные собрания… Думал: ну надо же, какая чистая жизнь! Знамена, гром, сверкание, значки, а потом появляетесь вы, рясы, плащи, снежно-белое, черное, пурпур. Гимны, костер, обращение к людям, и такой древностью веет, такой правдой, что умереть хочется, счастливая смерть… Мы еще студенты были, но ты уже в мыслях находился там, и местный аватар-атташе с тобой за ручку здоровался, а мы стояли как плебеи в дорогом шмотье, как отверженные, и потом коньяк в глотку не лез, оттого у нас такое презрение к деньгам, да всем этим бутикам гребаным, у нас, у храмовых мерчантов.

Новые русские, думаешь, деньги любят? Они компенсируют за это унижение. Вот и все… Блин, как смешно это все вспоминать… Где у вас был Космогенез, и Старшая Эдда, у нас был Карл Фрейд и Зигмунд Маркс. Жесткое порно, да? Ты думаешь, я не чувствовал себя говном собачьим? Перестройка — наше дело, потому что есть такие торговцы, что некоторые волхвы рядом с ними — фуфло, у нас — все тридцать три нирваны, которые можно купить за деньги. Я даже не знаю, на что вы надеялись.

— Мы ни на что не надеялись. Я люблю перестройку. И кто начал, тот ее и закончит. Ты думаешь, ее начал Горбачев?

— О-о-о, вот этого не на-адо! Не надо мне вот этого, да? Я в курсе, что без Параэкхарта тут не обошлось. Но я одно не понимаю: на фига он себя подставил? Эти касты все, разрушение, а? Кому это было выгодно? Всем, кроме вас. Ну еще, допускаю, были воины недовольные. Ну и шудры, само собой. Те порядок любят. Ну, чего язык в молитвенник засунул?

— Не знаю что сказать.

— Не знает он… Воинов, конечно, восстановят у власти. Внутренние варны. И снова придет Параэкхарт, это ясно. Где охрана, там и касса. Но сначала мы вас так отдерем, так погуляем, бля, что долго помнить будете.

Егор затыкается собственной злостью. Налитое кровью лицо. Глаза сверкают. Храмовые торгаш. Мог бы дорасти до интенданта аватара-атташе, мог бы, точно. А там и выше. Но зачем? Таинства-парады… Священное поле… Когнитивный диссонанс. А я наелся фейерверков до отвала. Никогда не думал, что Егор так любит эти фенечки.

— Это не парады, Егор. Это не торговцы.

— Звездеть не надо. Это не я говорю. Опыт этноса.

Умные слова. Наводят на размышление, как пьяного на забор. Но как я сразу не додумался, в чем проблема? Срочно антидот.

— Знаешь, что я понял во время работы в журнальчике?

— Поделись.

— Очень много прокуроров. Поголовно. И ни одного адвоката. Поэтому страна и стала зоной. Прокурорствует каждая сволочь, особенно та, у которой меньше всего оснований кого-либо обвинять. Это слабость. Механизм самозащиты, я так это разумею.

— Адвокаты дьявола?.. С другой стороны, Богу они не нужны. Хотя все наоборот…

— Они не нужны ни тому, ни другому. И если не будет прокурорства, то и человек освободится.

— Ах вот оно что! Дьявола, значит, нету, он только в моем воображении, да и слово Бог — только слово? А разврат? А убийства? А враги Конфедерации?

— Два пальца в глотку. Универсальное средство. Учили на третьем курсе. Борьба с генетическими вирусами.

Егор трясет головой.

— Черт… Я, кажется, перепил. Дедушка в НКВД работал. Генетическая память поперла…

— Не держи.