– Это не живые люди, это статуи! – кричу я остальным.
Перед нами множество статуй – и знаменитых, и совершенно неизвестных людей. Все они в тогах, расставлены в беспорядке, вперемешку.
– Поразительно! – восклицает Камилла Клодель. – Ни малейшей ошибки в пропорциях. Их создатели воспроизвели даже самые мелкие детали, каждый мускул на своем месте!
– Видны даже жилки на руках и волосы в ушах, – добавляет Густав Эйфель. Он и сам делал статуи. Разработал, например, внутреннюю конструкцию статуи Свободы.
– У этой скульптуры даже есть бороздки на ногтях, – в голосе Жоржа Мельеса испуг и восхищение.
– А у той открыт рот, видна голосовая щель и все зубы, – замечает Рауль.
Мое внимание привлекает статуя, которая изображает женщину, охваченную ужасом. Она пытается кого-то оттолкнуть, кричит. Ее рот тоже широко открыт, так что видны зубы и язык. Более того, на подушечках ее пальцев воспроизведены папиллярные узоры. Я пытаюсь представить себе, что за мастер вырезал эти тонкие завитки.
– Кажется, все статуи изображают людей, застигнутых страхом или пытающихся бежать, – с беспокойством говорит Жан де Лафонтен.
Мы потрясенно разглядываем эти совершенные скульптуры. Жорж Мельес застывает на месте:
– Это не скульптуры, – говорит он.
Всех нас поражает одна и та же мысль. Мы тоже поняли.
– Это ученики предыдущих курсов. Они превращены в камень.
Мы молчим как громом пораженные. У меня по спине струится холодный пот. Я вглядываюсь в застывшие лица, и вдруг мне кажется, что одно из них смотрит на нас.
Я отшатываюсь. Это не мираж. Другие теонавты тоже видели это.
– Они… они не мертвы, – с трудом произносит Жорж Мельес.
– Эти люди превращены в камень, но они сохранили разум, – добавляет Рауль.
Боже мой! Превращение в химеру, пусть даже немую, еще можно пережить, но навсегда стать камнем, мыслящим существом, заключенным в каменную темницу…
Нас охватывает ужас.
Я вспоминаю, как на «Земле-1» я заболел анкилозирующим спондилитом. Болезнь постепенно сковывала меня. Мне было 8 лет, когда я впервые почувствовал ее действие. Потом приступы повторялись, захватывая то палец на ноге, то фалангу. Сильнее всего страдала спина. Мне становилось все труднее и труднее нагибаться. Однако я умер раньше, чем болезнь овладела всем моим организмом. Но всю жизнь меня преследовал страх в конце концов оказаться совершенно неподвижным. Ревматолог сказал, что эта болезнь не очень распространенная, поэтому субсидий на исследования не выдают. Так что надежды, что в будущем найдут способ ее лечения, не было. Врач предупредил меня: однажды наступит день, когда я задам себе странный вопрос: «Сидя, стоя или лежа?», потому что наступит такая стадия болезни, когда мне придется выбрать положение, в котором застынут мои кости и которое я никогда уже не смогу изменить. Всю оставшуюся жизнь я проведу стоя, сидя или лежа. Я обращался за консультацией в центр, который занимался подобными болезнями. Те, кто выбрал положение «стоя», спали стоя в гамаках, подвешенных к потолку, а их ноги свисали наружу. Они были похожи на летучих мышей. В моей болезни я видел только один плюс – я мог не бояться попасть в армию. И вот теперь я окаменел от ужаса.
Я смотрел на этих несчастных, стоявших посреди поля, затянутого клубами пара.
Как, почему, откуда обрушилась на них судьба?
45. МИФОЛОГИЯ: МЕДУЗА