Дыхание грозы

— В примаки! Хотел, кума, к тебе, да передумал — старая уже ты для меня! Я и помоложе найти могу!

— Дак молодая не очень по тебе упадае! Обещает не на утеху, а так, для смеху! Поднесет сливок, а даст в загривок! — Перестала хохотать: — В колхоз ето?

— В гурт, браточко. — Подхватил: — Пойдем, может, вместе, чтоб веселей было!..

— Иди, куманек, пока один, — весело, но как-то серьезно сказала Сорока. — Попробуй, какой смак, а тогда уже нам _ дай знак! — Она оглянулась на женщин. — Как сладко будет — вся команда прибудет! А как горько на смак ползи назад, как рак!..

— Старая ты, боязливая! — плюнул Зайчик и подался своей дорогой.

Заехал на Миканоров двор, где с Миканором стояло несколько колхозников и любопытствующих, сдал плуг, борону, распряг коня, сдал сбрую. Миканор все записал в зеленую ученическую тетрадь, проставил всему цену.

— Вот теперь — колхозники по всей форме! — сказал он, когда Зайчик вывел под списком какую-то кривулю. — А то только, не секрет, название одно было!

— Теперь колхозники на сто процентов, — отозвался Андрей Рудой. Растолковал Зайчику: — Самое основное — обобществление имущества!

— Самое основное, браточко, — засмеялся Зайчик, — ето осмелиться! Я, ето, набрался смелости еще на покосе! Хоть головою темный. А ты вот хоть грамотей и все знаешь, а вот глядишь все сбоку! Объясняешь все, братко!

— Правильно подметил, дядько Иван! — похвалил Зайчика Миканор. — Других учит, а сам в сторону жмется! Колени дрожат, наверно!

— Тут ничего удивительного, — рассудительно, спокойно промолвил Рудой. — На передовой, как в бой идти, грамотные всегда были самые несмелые! Все отчаянные герои на передовой — из простых людей, неграмотные, как правило.

И в этом, если разобраться, ничего удивительного Грамотный человек, он знает, так сказать, что к чему, думает много.

А это, следовательно, мешает геройству А неграмотный — он сразу решает Или грудь в крестах, или голова в кустах.

— Ето неправильная теория! — возразил Миканор. — У нас теперь самые герои — грамотные! На то советская власть и старается, чтоб грамотные были все! Да и то неправильно: что в колхозе голова может быть в кустах!

Рудой хотел что-то сказать, оправдываясь, но во двор въехал Алеша Губатый с возом.

— Ну, пора и тебе в коллектив, сивый! — Зайчик заметил вблизи одного из своих малышей, позвал: — Антось, иди сюда! — Посадил белобрысого, с тонкой гусиной шеей малыша, который счастливо вцепился в черноватую гриву Держись, братко!.. — Подбежал еще один Зайчиков малыш, ухватился, потянул отца на свитку: "И меня". Зайчик посадил и этого. — Держись за Антося! Под руки возьми, вот так!.. Держитесь один за одного, байстрюки батькины! Последний раз на единоличном едете! — Он тронул за узду сивого.

2

И в этот день любопытствующие смотрели по-разному:

одни — задевая, посмеиваясь, другие — рассуждая, споря меж собой, третьи — молчком, пряча в себе свои размышления. И тут были такие, что смотрели на все безразлично, как на чужое, и такие, что волновались, будто это и их как-то касалось, будто с этим и у них что-то могло измениться.

Однако, хоть было похоже на то, как смотрели раньше, можно было заметить, что беспокойных и беспокойства теперь было намного больше; едва ли не каждого в Куренях волновало необычное событие: интересом, надеждой, тревогой, озлоблением…

Немного было таких, что, насмотревшись, как колхозники своз, ят и сводят добро, сразу возвращались на свои дворы к обычным хлопотам. Почти каждого волновало то необычное, что происходило на глазах. Еще больше, чем на Миканоровом, толклись толпы на Хведоровом и Хонином дворах.

Особенно много гомону, суетни было на Хведоровом дворе, где ставили в сараи коров и где беспокойно пестрели женские платки да юбки.

Тут были и любопытство, и удивление, и смех, и слезы.

Не только те, что привели коров, а и просто любопытные теснились в воротах, лезли в хлев, смотрели, будто на чудо.

Коровы, что стояли в загородках, беспокойно косились на соседок, на людей, неведомо зачем теснившихся к ним, водили диковато головами, выставляли рога, посылали в люд-"

ское, разноголосье тоскливое мычание.

Женщины-колхозницы, шурша свежей сухой соломой под ногами, усердствовали около коров, вертелись возле Хромого Хведора, что, как хозяин, покрикивая на женщин, добиваясь порядка, ковылял на костылях около Хведоровой Вольги, назначенной дояркой.

— Поставь дальше от етой, от Зайчиковой, Хведорко! — просила, будто стыдясь, тихая Алешина сестра. — Крученая ета, Зайчикова! Проткнет рогом увидишь!.. Переставь, Хведорко!

— Не проткнет! — мирно и убежденно заявлял Хведор. — Чего ей протыкать!

В одном колхозе, считай!.. Ушла бы ты, Арина, лучше было б, ей-бо!..

— Чтоб кормила хорошо и — чтоб ласково с ею! — просила Зайчиха, за подол которой держалось сопливое дитя. — Как накормишь да как ласково подойдешь, дак даст что-то.

Не гляди, что такая!.. Надо ласково, если доишь!