Дыхание грозы (Полесская хроника - 2)

Может, удачно как раз обойдется все. Ганна осторожно, стараясь не стучать, не скрипеть половицами, прошла по комнате. Краем уха уловила: на половине стариков было тихо. Старуха только сопела. Слышала, как сердце стучит все чаще, все веселей, как вся она становится непривычно стремительной, легкой, - шагнула на крыльцо.

В то же мгновенье замерла: во двор, через калитку, входил Евхим. За воротами стоял конь, и Евхим, видно, шел открыть ворота. Она почувствовала, как сразу все отяжелело в ней, даже ноги подкосились; но преодолела эту тяжесть. Тяжело сошла с крыльца, направилась через двор к сараям, к гумну. Не думала, не рассуждала ни о чем. Не о чем было думать. Только ждала.

Он, должно быть, следил, поглядывал вслед, не мог понять, что она задумала. Но ворот не открывал, наблюдал, значит. Потом несколькими широкими прыжками подскочил к ней, перехватил. Стал на дороге лицом к лицу.

- Куда?

Только бы не молчать, она ответила:

- Вот... Схожу... Проведаю своих...

- А ето?

Он потянул узел, хотел посмотреть, что там.

- Ето - не твое...

- Дай!..

- Не твое, говорю!..

Он дернул за узел, из узла высунулся красный носок ботинка.

- Иди в хату! - приказал Евхим.

Она не сдвинулась с места.

- Иди! Не вводи в гнев!

Ганна хоть бы шевельнулась.

- Слышишь?! - закричал Евхим. Под глазами его выступила зловещая краснота.

- Не кричи! - Тихо, твердо она высказала: - Не пойду!

- Не пойдешь? ..

Голос его вдруг осекся. Глаза округлились, остро вонзились в нее. Кололи неподвижно, настойчиво.

- А-а! - странно глотнул он.

Только теперь дошло до него все. Губы его скривились, задрожали, он на мгновение растерялся.

- Вот оно что!..

Он умолк. Что-то будто таяло в нем. Тише, мягче, будто виноватым тоном, сказал:

- Иди в хату!

- Не пойду.

Он подождал, переспросил, еще надеясь:

- Не пойдешь?

- Нет.

Снова умолк. Но пока молчал, прямо на глазах, видела Ганна, менялся: жестче становились губы, холодел, наливался злобой взгляд.

Зачем было скрываться, искать удобного момента! Судьба все-таки свела, поставила лицом к лицу! Не уклонишься!

И нечего уклоняться! И так долго покорялась, боялась!

Хватит!

- Ну вот, все! - сказала странно спокойно. Шагнула, хотела идти.

- Все?!

Он схватил ее за плечо. Рука была как железная, и взгляд дичал от ненависти. "Сейчас ударит. Сейчас..." Она не додумала, что может быть сейчас. Может быть, сейчас убьет.

Но удивительно, страха не было... Все равно! Чем так жить...

- Пусти!

Мельком заметила: от повети, пригнув голову, тяжело идет Степан.

- Все?! - Евхим вдруг обхватил ее за шею, сильно, с ненавистью рванул вниз, люто изо всей силы ударил носком по ноге. Ганна едва устояла. Во второй раз Евхим ударить не успел: на него, как рысь, весь подавшись вперед, ринулся Степан, нетерпеливыми руками рванул сзади за ворот. Рванул так, что Евхиму мгновенно перехватило, сдавило горло.

Евхим крутнулся, вырвался, но Степан ринулся, насел снова.

- Пусти ее! - крикнул Евхиму как-то визгливо, задыхаясь.

Евхим прохрипел свирепо, с угрозой:

- Не суйся, сморкач!

- Пусти!!!

Евхим бросил Ганну, вырвался, сгоряча ударил кулаком Степана в челюсть - так, что тот, вскинув голову, отлетел к забору. Какое-то мгновение лежал, упираясь локтями в землю, будто приходя в себя, потом подхватился, сплевывая кровь, с угрозой бросился на Евхима снова.

И снова отлетел к забору, стукнулся о штакетину затылком.

- А-а-а! - закричал он от боли, злобы и бессилия.

Вскочил, намереваясь броситься на Евхима, не помня себя, вытер ладонью рот, глянул на руку, увидел кровь.

В глазах его, обычно застенчивых, появилось что-то звериноглушаковское; полный мстительной ярости, Степан кинулся к повети. Ганна, ушедшая уже далеко, увидела, как он схватил у поленницы топор; держа его перед собою, наклонив, как бык, голову, неудержимый в слепой отчаянности, тяжко, вперевалку двинулся на Евхима.

Евхим, готовый уже броситься за Ганной, тоже увидел Степана. Испуганно, даже растерянно остановился. Отступил несколько шагов назад.

- Ах ты байстрюк!.. - погрозил странно неуверенно.

Чувствуя, как холодеет внутри, видя все время Степана, повел взглядом вокруг: если б какой кол! Бросился вдруг поспешно, как к единственному спасению, к забору, изо всех сил рванул штакетину.

- Степанко!!! - вырвался неожиданно крик ужаса. Глушачиха, вскинув испуганно руки, слетела с крыльца.

Протянув руки к ним, задыхаясь от страха и бега, с растрепанными на ветру волосами без платка, с воплем бросилась к сыновьям:

- Степанко!!! Евхимко! Божечко!.. Степанко!!!

Добежала, стала между обоими, раскинула дрожащие руки, будто оберегая их друг от друга.

- Степанко! Евхимко! - переводила полные ужаса глаза с одного на другого.

Быстро приходила в себя. С упреком, приказывая, выговаривала обоим:

- Побесились!.. - Она подошла к Степану, остановившемуся в нерешительности, отняла топор. Тогда оглянулась на старшего, который держал штакетину. - Брось! - крикнула Евхиму...

Ганна, онемело следившая, чем кончится схватка Степана с Евхимом, как бы опомнилась. Стряхнула оцепенение, почти бегом заспешила со двора к амбару, за гумна... Успела еще заметить, что во двор повалили люди...