Дыхание осени 2 (СИ)

И ухожу, пока она придумывает, что ответить. Я не против словесной баталии, но не мерзнуть же, если человек туго соображает? Дома я закрываюсь в комнате, устроив тет с ноутбуком, но кроме одной опечатки статья не правится. Или гениально написала, или безнадежно. Тихо так, спокойно, шуршу на сайте копирайтеров, прикидываю: взяться-не взяться, смогу-не смогу, и вдруг чьи-то вскрики…

Прислушиваюсь — в нашей квартире. Судя по всему, мама. Подрываюсь на помощь, на пару секунд опережаю не столь сердобольного папу, и… впечатываюсь в его грудь, когда торможу.

На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоит Егор, за ним — бабушка. У мальчика теплая куртка нараспашку, но посередине — как дыра, потому что молния разъехалась, карманы навыворот, пушистый воротник держится только потому что лежит на голове, а так безнадежно от куртки оторван. Но это ничего, а вот когда он поднимает расплывшееся от фингала лицо — вот где страхи! Справа, под самым глазом уже виднеется фиолетовое марево!

— А если бы выбили? — спрашиваю его, отдышавшись после пробежки и первого шока.

— А если бы посчитали девчонкой? — спрашивает меня.

Бабуля за его спиной принимает вид полководца и чтобы ей не досталось за соучастие, холодно поясняет, что отпустила мальчика во двор, погулять с ровесниками, дабы начать устанавливать контакт и привыкать к нелегкому посольскому делу. Глаз не спускала, мерзла во благо внука на скамеечке на балконе, и все шло мирно: обычная перебранка мальчишек, а потом закрутилось, завертелось…

— Но, — она поправляет скрюченный бантик на голове, — мы победили!

— Это что за "мы"? — интересуюсь. — На тебя сейчас не придут жаловаться родители?

Егор хихикает, бабуля угрожает предателям расправой, а я раздумываю, надо ли принять какие-нибудь воспитательные меры.

— А чем они тебя зацепили? — спрашиваю мальчика, помогая раздеться. Легче всего снимается капюшон — стащил с головы и все, замок не сдается, и куртку стаскиваю через верх. Пусть кряхтит и сопит, что жарко, ага, пусть его воинственность слегка сдуется. Но когда неожиданно понимаю, кого он мне напоминает своими вспышками, не могу удержаться от улыбки.

— Сказали, что я слишком красивый, — пыхтит он под курточкой, — как девчонка! И что наверняка за длинными ресницами я ни черта не вижу! Фух!

— Хм, — я отдаю курточку папе, — странные у нас во дворе мальчики завелись. Какая им разница, как ты выглядишь? Другое дело, если бы ты действительно был девочкой… А что красивый, так и есть. И про ресницы тоже — я сама тебе завидую.

— Правда? — улыбается, довольный, но не от похвалы, а потому что не злюсь.

— Конечно. Хочешь — поменяемся?

— Неа, — машет головой, — твои накрашенные! Я ща! — несется в нашу комнату, а я иду на кухню, где мама деликатно отчитывает провинившуюся бабушку. Но та не кается, грозится доказать всем, что еще одного мальца воспитает спокойно, если никто не будет вмешиваться!

— Нет, бабушка, — говорю ей, — Егор — не игрушка, чтобы передавать его из рук в руки. Он будет жить со мной, и эта тема закрыта.

— А ты изменилась, — замечает бабуля.

— Знаю, — соглашаюсь с очевидным, — только этого мало.

И ничего не объясняя, оставляю взрослую шкоду на попечение родителей. Иду за малой шкодой. Что-то он притих совсем А, нет, сидит в комнате, по телефону кому-то доверительно шепчет, и так увлекся, что меня не замечает. Я останавливаюсь у него за спиной, ну и невольно (нет, это не семейная привычка) прислушиваюсь.

— Ой, это так здорово! — шипит мальчик в трубку. — Я так ударил одного рыжего, что с него шапка слетела! Я тогда и понял, что он рыжий, а дразниться не стал! А он потом поднялся и на меня бросился — блииин, дал мне в глаз! Но не больно! Только синяк, бабуля говорит, будет большооой!

Интересно, кого он радует приключениями? Надеюсь, маму? Хоть раз за все время она могла позвонить ребенку? А то только единожды и звонила, после сказки в журнале, да и то — мне. Удивительная в своей черствости женщина.

— Да не, не больно, говорю же, — шепчет дальше Егорка, и по вольному тону я понимаю, что вряд ли бы он так говорил со строгой дамой-торшером. Она бы уже пищала, визжала, что ее сына пытались убить снежком, как будто ей и впрямь есть до него дело. — И вообще, битвы мужчин закаляют! Я сейчас поем и опять пойду — вдруг они еще там?

Да, точно не с мамой, но новости о новой битве не радуют уже меня. За одного переживай, второй готовь валерьянку в случае проигрыша в войнушку — уж очень она азартная. Ага, так я и дала этим шкодам вольную.

— Интересно, — спрашиваю, — кто тебя отпустит?

— Ой! — мальчик отключает телефон и смотрит так добропорядочно, что не слышала бы — не поверила в его планы намылить шею безобидным рыжим мальчикам со двора.

— Без меня ни шагу, — грожу для устрашения пальцем.

— И в туалет? — хлопает длиннющими ресницами.

— Из дома без меня ни шагу, — вношу поправку.

— А, ну ладно.