Дыхание скандала

Каждое слово было хорошо нацеленной стрелой, пропитанной ядом. Каждое слово все дальше и дальше отбрасывало Уилла Джеллико, пока наконец он тихо не покинул комнату, и Антигона больше не могла его видеть.

И она знала, что ничто — ничто! — даже счастье самой обожаемой сестры, никогда не утолит боли, разрывающей сердце.

Уилл клял себя. Самонадеянный дурак!

Лорд Олдридж. Все это время, пока он, Уилл, был с Престон, обнимал и целовал, обдумывал сто двадцать четыре способа заполучить ее, она собиралась обручиться с лордом Олдриджем или уже была помолвлена. А он-то, глупец, носился по проселкам, считая, что спасает ее. Ведь она явно не испытывала никакого желания быть спасенной.

И все же тогда, в библиотеке, она сказала «он мне никто» с таким чувством, с такой отчаянной решимостью, что Уилл не мог примириться с этим фактом.

Эти слова день и ночь эхом отдавались в его голове, преследовали, как призрак погибшего друга, пока Уилл не почувствовал, что должен уехать из Даун-парка, иначе он сойдет с ума.

Пока семья под руководством матери усаживалась в дорожную карету, чтобы отправиться в Лондон, Уилл умчался в безопасную гавань от этого необычного шторма, и не было порта безопаснее, чем Портсмут. Он говорил себе, что рад путешествию. Твердил, что следовало сделать это скорее, в последний раз попытаться воспользоваться влиянием его друзей, бывших корабельных товарищей или офицеров военного флота, прежде чем он продаст душу дьяволам из Ост-Индской компании. Он говорил себе, что примет первое предложение, которое подвернется, и забудет ее.

То, что он увидел, его отрезвило. Доки Королевского военного флота, где всегда бурлила жизнь, походили на призрачный город. В гавани стояли суда без вооружения, парусов и команды. Сокращения людские и материальные были суровые. За исключением одного-двух его бывших капитанов, которым еще повезло выходить в море на своих судах, все, кого Уилл знал в Портсмуте, жили в убогих пансионах или ветхих постоялых дворах, существуя на половинное жалованье и на случайные благодеяния публики, которая редко вспоминала Трафальгар.

Уилл узнал, что не всем так повезло, как ему, далеко не у всех была семья, на которую можно положиться, пища на столе и отсутствие волков-кредиторов у порога. И ему чертовски посчастливилось получить предложение работать в индийской торговле.

— Черт побери! — воскликнул его друг Маркус Бичам, которого Уилл нашел в тесных комнатах на Портси-стрит. — На твоем месте я бы на коленях умолял отца-графа встретиться с виконтом Мелвиллом в адмиралтействе, или в его гостиной в Мейфэре, или в любом месте, где в эти печальные дни можно найти первого лорда адмиралтейства, и посмотреть, что старик может сделать для тебя. А потом, когда получишь командование, можешь взять меня и дать мне какую-нибудь работенку.

— У тебя нет перспектив? Совсем никаких?

— Вообще ничего. Я даже обращался в таможенную службу. Но у них полно более молодых офицеров.

— Черт возьми, Маркус. Неужели дошло до этого?

— Дошло. Дошло до того, что я продам тебе свой совет за горячую еду.

— Ты вдвое продешевил. Пойдем поищем, где можно найти приличный бифштекс и кларет. У меня к тебе лучшее предложение. Как тебе нравится перспектива заработать состояние в Ост-Индской компании?

Уилл накормил друга, условился встретиться с ним в Лондоне и, когда на следующее утро вернулся в роскошь Даун-парка, наказанный судьбой и благодарный ей, был уже не так мрачен, как перед отъездом. У него пострадали только сердце и гордость, тогда как у других иссякали средства к существованию и рушилась жизнь. Он всего лишь расстроен, когда многие другие близки к отчаянию.

Возможно, следует написать отцу, выяснить, сможет и захочет ли граф использовать свое влияние на правительство, но эта идея по-прежнему была мучительной. Уилл всегда гордился тем, что сделал карьеру самостоятельно, независимо от семьи и влияния отца. Но едва шагнул через порог дома, обнаружил там отца собственной персоной.

— А, Уильям, вот и ты. Я надеялся увидеть тебя этим утром. — Словно граф всегда был в Даун-парке, а не проехал по долгу службы за прошедшие десять лет чуть не полсвета.

— Отец. — Уилл пожал протянутую руку. — Я не знал, что ты здесь. Как давно ты дома? Почему ты не в Лондоне?

— Пасхальные каникулы, мой мальчик. Парламент не может спорить круглый год, слава Богу, им хоть иногда нужен перерыв. И я счел, что твой брат Джеймс нуждается в моем совете и одобрении относительно невесты. Идем, посиди со мной. — Граф повернулся и пошел по коридору. — Я хочу с тобой кое-что обсудить.

Граф Сандерсон был не из тех, кому нужно повышать голос. Внушительный джентльмен, он в свои пятьдесят четыре года сумел остаться таким же прямым и красивым, каким был в двадцать пять, когда женился на графине. Даже седина, которая тронула его волосы и запорошила виски, придавала ему импозантности и подчеркивала твердость духа, которую он передал своим сыновьям. Он обладал силой характера и врожденной властностью, которые склоняли людей выполнять его предложения. Его сын не был исключением.