Дыхание смерти

Она постояла некоторое время, пытаясь прийти в себя, ощупала под ночнушкой свой камень-амулет, и ей действительно стало легче. Тогда девушка осторожно разлепила ресницы. Все оставалось по-прежнему. «Постоянство — тоже в своем роде признак надежности», — пробормотала Маша. Она вздохнула и медленно двинулась дальше. Коридор изогнулся, а рука наткнулась на плотную материю, за которой была пустота.

Маша нащупала край занавеси и осторожно, боясь привлечь внимание людей, находящихся внутри, заглянула в помещение.

Перед ней оказалась комната. К счастью, совершенно безлюдная. В углу стояла большая кровать, занавешенная тяжелой бордовой тканью, очень ветхой, почти сплошь состоящей из прорех. Словно причудливое кружево этот балдахин украшала паутина. У стены, под узким окном, примостилась скамья и большая деревянная рамка на высокой ножке. На рамке было натянуто недоконченное вышивание, все серое от пыли и местами истончившееся от времени. Казалось, неведомая мастерица только-только отвлеклась от работы, но за эту секунду в комнате промчались годы, подернув все предметы сединой пыли, отметив их глубокими морщинами-трещинами…

Эта пустая комната внушала Маше ужас. Ей вдруг показалось, что стоит войти туда, как запястья коснется чья-то бесплотная ледянящая рука, а шелестящий голос шепнет на ухо: «Ты наша! Ты останешься здесь навсегда!»

Не помня себя от страха, девушка поспешно опустила занавеску и быстро зашагала дальше.

Куда же она попала?! Может, в самый страшный из своих снов? Ну вот, она уже чувствовала на себе чужой внимательный взгляд. Этого и следовало ожидать: чего боишься — то и случается.

«Только бы проснуться!» — прошептала она, до боли вонзая ногти в ладони. Хоть где! Хоть в больнице, хоть на кладбище!

Но проснуться не удалось.

И как раз в тот момент, когда ее душу захлестнуло отчаяние, девушка поняла, что тьма немного рассеивается и там, впереди становится светлей.

«Вот и конец сна!» — обрадовалась она и побежала, не обращая внимания на царящую вокруг тишину: странного пения, вопреки обыкновению, не было слышно.

Источником света служили два огромных факела, висевших по обе стороны дверного проема, заглянув в который, Маша увидела уходящую вниз винтовую лестницу.

Сон приобретал странные черты: но выбор у Маши был небогатый — либо сесть и ждать, пока она проснется, либо спуститься по лестнице и посмотреть, что там, внизу. И девушка выбрала последнее.

К тому же, кто знает, если она все-таки не спит (а даже щипки не помогали проснуться), вдруг лестница — это выход, а выход — это спасение.

Маша вдруг уверилась, что стоит ей сбежать из этого странного места — и все будет хорошо. Она обязательно проснется или найдет дорогу домой, а там… там произойдет чудо — и мама, уже отчаявшаяся найти ее, бросится навстречу. Или нет, они встретят ее оба: и мама, и папа, а былое окажется нелепым сном. Они будут счастливы как прежде, как во времена Машиного детства, и забудется весь этот последний год, полный холода и отчаяния. Все непременно будет хорошо, нужно только выбраться.

Высокие узкие ступени уводили все ниже и ниже. Маша так устала, что опустилась на одну из них и, прислонившись горячим лбом к холодному камню стены, застонала. Ей казалось, будто она идет уже очень долго. Может, целый год, может, целую жизнь. «Я дойду, я сильная», — повторяла она, но слова теряли смысл, превращаясь в бессмысленный набор звуков. Она сама не узнавала их.

«Кто я? Зачем я здесь?» — спрашивала себя девушка, но не находила ответа. Единственное, что она сейчас помнила, это то — что нужно идти вперед, нужно спускаться.

Сжав зубы так, что стало больно, Маша поднялась с холодной ступеньки и, пошатываясь, двинулась дальше. Сейчас ее вела только воля. Именно она заставляла двигаться непослушные окоченевшие ноги.

Площадка и новый вход, ведущий куда-то в глубь здания. Оттуда доносились чьи-то голоса.

Лестница закончилась, а выхода так и не обнаружилось.

Душу охватило чувство безнадежности. Выхода нет! Она попала в ловушку!

От отчаяния Маша ударила по стене кулаком, словно надеясь пробить в ней выход, но, конечно, только в кровь разбила костяшки пальцев. По-настоящему больно! И кровь настоящая, чуть солоноватая.

Неподалеку засмеялись. Кто-то направлялся в ее сторону, и девушка едва успела нырнуть в тень. Затаившись в темном углу, она настороженно следила за появившимися на площадке женщинами.

Одна из них была постарше, вторая помоложе, но обе одеты в грубую невзрачную одежду. Женщина постарше несла большой таз с водой. Ее спутница — какие-то тряпки.

— Счастливица Берта, — говорила та, что помоложе. — Господин аббат ее отличает. Я сама видела, что он удостаивал эту замарашку беседой.

— Не о том думаете, — вздохнула старшая. — И Берта, и ты заняты пустяками. Надо думать о том, как лучше услужить господам. И о своей бессмертной душе. Ох, молодежь ныне совсем испортилась. То ли было в мое время?! Видать, конец света совсем близко.

— Да ладно тебе, Этель, брюзжать, — отмахнулась собеседница, — авось еще поживем. К тому же мы ничего плохого не делаем…