Дыхание снега и пепла

— Овсянка, — твердо сказала я, беря щипцы в левую руку и не ослабляя при этом хватку, чтобы взять правой иглу с вдетой в нее шелковой нитью. — Каша каждое утро, без всяких отговорок. Ты заметил изменения к лучшему в пищеварении с тех пор, как миссис Баг начала кормить тебя кашей на завтрак?

Я свободно обернула нитью основание узла, затем осторожно протолкнула иголку в петлю и туго ее затянула.

— Ах!.. Ох!.. О… говоря по правде, мэм, это как гадить кирпичами, завернутыми в ежиную шкуру. Ничего не изменяется, что бы я ни ел.

— Что ж, изменится, — уверенно сказала я, закрепляя лигатуру узлом. Я отпустила узел, и он глубоко вздохнул. — Теперь виноград. Ты ведь любишь виноград?

— Нет, мэм. У меня сводит зубы, когда я его кусаю.

— Правда? — Его зубы не выглядели гнилыми, но стоило осмотреть их еще раз — возможно, он страдал от цинги. — Что ж, мы попросим миссис Баг сделать для тебя пирог с изюмом — его ты сможешь есть без всяких проблем. У лорда Джона хороший повар? — Я прицелилась, снова взяв в руку щипцы, и зафиксировала следующий узел. Теперь уже привыкший к ощущениям, Бобби лишь тихонько крякнул.

— Да, мэм. Индеец по имени Маноке.

— Хмм.

Повернуть, приподнять, затянуть, завязать.

— Я запишу рецепт пирога с изюмом, отнесешь ему. Он готовит ямс или бобы? Бобы в этом деле очень помогают.

— Думаю, да, мэм. Вот только его светлость…

Я оставила окна открытыми для проветривания: Бобби был не грязнее других, но и совершенно точно не чище — поэтому я услышала звуки с тропинки, что вела к дому: голоса и звон упряжи. Бобби тоже их услышал и испуганно посмотрел в сторону окна, задняя часть его туловища напряглась, как будто он был кузнечиком, который вот-вот спрыгнет со стола. Я было схватила его за ногу покрепче, но потом передумала. Я не могла закрыть окно — только ставни, но мне нужен был свет.

— Вставай-ка и спускайся со стола, — сказала я ему, беря в руки полотенце. — Я пойду посмотрю, кто это.

Он с готовностью кинулся выполнять указания — слез со стола и торопливо схватил снятые брюки.

Я вышла на крыльцо как раз вовремя, чтобы поприветствовать двоих мужчин, которые вели мулов по последнему крутому подъему в наш двор. Это были Ричард Браун и его брат Лайонел из одноименного Браунсвиля. Я была удивлена их появлением. От Риджа до Браунсвиля было добрых три дня дороги, и между поселениями торговля шла не очень бойко. В противоположном направлении на примерно таком же расстоянии находился Салем, но жители Риджа ездили туда гораздо чаще. Переселенцы из графства Мари были отличными мастерами и торговцами: они брали мед, масло, соленую рыбу, шкуры в обмен на сыр, горшки, цыплят и прочую мелкую живность. Насколько я знала, обитатели Браунсвиля занимались разве что продажей дешевых товаров индейцам чероки да производством низкосортного пива, которое не стоило такой долгой дороги.

— Хорошего дня, хозяйка! — Ричард, старший и при этом более щуплый и низкий из братьев, коснулся тульи своей шляпы, но снимать не стал. — Твой муж дома?

— Он у сенника, чистит шкуры. — Я тщательно вытерла руки полотенцем, которое принесла с собой. — Проходите на кухню, я принесу вам сидра.

— Не беспокойся.

Без всяких дальнейших объяснений он развернулся и целенаправленно начал огибать дом. Лайонел Браун, который был чуть выше брата, но так же долговяз и нескладен, как он, коротко кивнул мне и пошел следом за Ричардом. Они оставили своих мулов во дворе со свободно висящими поводьями, очевидно, ожидая, что я ими займусь. Животные медленно разбредались в разные стороны, периодически останавливаясь, чтобы пожевать высокую траву, что росла возле тропинки.

— Хм! — сказала я, глядя вслед братьям Браун.

— Кто это такие? — спросил низкий голос за моей спиной. Бобби Хиггинс тоже вышел на улицу и теперь заглядывал за угол, щуря здоровый глаз. Бобби с подозрением относился к незнакомцам — и в этом не было ничего удивительно, учитывая его бостонские несчастья.

— Соседи, если можно так выразиться.

Я спрыгнула с крыльца и поймала одного мула за поводья прямо перед тем, как он успел дотянуться до персикового деревца, которое я посадила возле дома. Выражая недовольство таким неуместным вмешательством в его дела, мул оглушительно заржал прямо мне в лицо.

— Позвольте мне, мэм.

Бобби, в руках у которого уже были поводья другого мула, потянулся, чтобы взять у меня уздечку.

— А ну-ка стой! — грозно сказал он непокорному мулу. — Уймись сейчас же, а не то выпорю хворостиной.

Бобби был не кавалеристом, а пехотинцем — сейчас это стало совершенно очевидным. Говорил он довольно резко и грозно, но его выдавала так расхожая со словами неуверенная манера держаться. Он неловко дернул за упряжь. Мул тотчас же поджал уши и укусил его за руку.

Бобби закричал и выпустил поводья. Кларенс, мой собственный мул, услыхал шум и громко, приветственно заржал из загона. Оба мула-чужака рысью кинулись к нему, болтая стременными ремнями.