Дыхание судьбы

Элиза резко вскочила, вышивка выпала из ее рук на землю. Она поднесла руку к груди, сердце билось как бешеное.

— Маленькая дурочка, ты так меня напугала… Что случилось?

Юная прислуга ломала себе руки.

— Звонит какой-то месье. Говорит, что это касается месье Венсана. Похоже, он вернулся. Скорее, мадемуазель!

Впервые в жизни Элиза почувствовала, как из-под ее ног уходит земля. Перед глазами замелькали черные точки, и ей показалось, что она падает в пропасть. Испытывая тошноту, она ухватилась за спинку стула, пытаясь успокоиться, заклиная себя не упасть в обморок на глазах у Колетты.

Венсан… Почему никто не известил ее о его приезде? Большинство военнопленных и депортированных граждан, которых долго не выпускали из Германии, а также насильно мобилизованных в немецкую армию, а затем взятых в плен американскими и английскими войсками, вернулись домой еще три года назад.

Когда в феврале 1946 года ликвидировали Национальный центр приема в Шалоне-сюр-Сон, Элиза была одной из последних, кто приехал туда еще раз просмотреть списки фамилий и узнать новости. Она ожидала перед дверями кабинетов, застыв на стуле, а чиновники ходили мимо нее, укладывая папки в коробки и беседуя между собой, словно речь шла об обычном переезде. Судя по тому, как они отводили глаза, было видно, что их стесняли эти несколько человек, упорно сидевшие в коридоре, напоминая надоевших родственников, которых пока не решаются выставить за дверь, но уже не могут скрыть своего недовольства их присутствием.

Она жадно набрасывалась на любую газетную статью, в которой говорилось о судьбах военнопленных, и подписалась на различные специализированные бюллетени. Ее участие в движении Сопротивления иногда позволяло получать доступ к конфиденциальной информации. Она в ярости сжимала кулаки, слыша рьяное одобрение коммунистами позиции советских властей, которые нагло лгали и даже заявили генералу Келлеру через два месяца после окончания войны, что тамбовский лагерь давно распущен. Что касается Министерства по делам военнопленных, депортированных и беженцев, Элиза считала его деятельность неэффективной, и не она одна. Сталкиваясь с равнодушием чиновников, многие, подобно ей, испытывали чувства горечи и гнева.

«Жизнь продолжается, и нужно решать более важные вопросы», — читала она между строк. Однако она не была с этим согласна. У нее складывалось неприятное ощущение, что о тех, кто еще оставался в плену в Советском Союзе, предпочли забыть, и французское и русское правительство обходили эту проблему молчанием, потому что жизнь отдельного человека ничего не стоила в вихре политических страстей.

— Мадемуазель! — позвала ее Колетта.

Элиза заметила, что девушка трясет ее за руку, и вынырнула из своего оцепенения, как из плохого сна.

Кровь стучала у нее в висках. Она устремилась вглубь дома, туда, где находился телефон.

Карло решительным шагом подошел к дому, стоявшему в глубине сада. Ему надоело играть с сухими листьями, и он никак не мог отыскать свой мяч. Он не помнил, чтобы когда-либо заходил так далеко, но в этом доме было для него что-то невероятно притягательное. Солнце освещало каменные стены, листья раскрасили крышу в яркие цвета. Дом казался ему светлым и красивым, и ему захотелось разглядеть его получше.

Он ухватился за подоконник одного из окон и стал на цыпочки, но из-за маленького роста не увидел ничего интересного. Тогда он упрямо пошел вдоль стены, пока не обнаружил дверь. Ручка легко повернулась. Он сделал шаг вперед.

Как только он вошел в просторную комнату, ему сразу стало хорошо. В огромные окна, занимавшие всю стену, светило яркое солнце. Широкая улыбка озарила его лицо. Это было волшебное место, наполненное светящимися пятнами, танцующими на стенах: красными, фиолетовыми, темно-зелеными, желтыми, оранжевыми, голубыми. Они напоминали ему подарок мамы — цилиндр, который он подносил к одному глазу, медленно вращая, и в нем перемешивались бесконечные пестрые картинки.

Зачарованный, он пошел вперед, наткнувшись на табурет, опрокинул его, но даже не вздрогнул от шума. Он поднял одну руку, затем другую, пытаясь схватить дразнящие огоньки, которые проходили сквозь кусочки стекла, установленные на станке.

Он обошел комнату. Два белых халата висели возле двери. Он коснулся их рукой, но быстро потерял к ним интерес. Затем он увидел шкаф, стоявший в углу. Дверца несколько секунд не поддавалась, затем открылась с неприятным скрипом. Там висели пальто и длинный бежевый свитер. Он зарылся лицом в шерстяную ткань. Легкий аромат оживил его чувства и память, аромат, который он так хорошо знал, но который не вдыхал уже давно.

Он закрыл глаза. В его памяти не было четкого образа, черты расплывались, и это его раздражало, но он помнил силу ее рук, нежность щек, волос, щекотавших его, когда она наклонялась к нему, ее звучные поцелуи, которые так смешили его.