- Я готов прокомментировать вам любую новость, – перебил политик, – но не рожденный чьим-то болезненным мозгом бред, что мой старший сын может быть обручен с моей же дочерью!
- Сын? – опешил журналист. – Как сын?!
- Алексей Снегов, известный, как вы сказали, поклонникам под сценическим псевдонимом Шес, является моим старшим сыном, – обрубил Борцов. – И никак не может быть обручен с собственной сестрой, что же тут комментировать?
- Но позвольте, – пришел в себя Сергей, – Ева, ваша дочь, не раз подтверждала эти слухи!
- Что она подтверждала, Сережа? Что они с Алешей в скором времени породнятся? Так это чистая правда – я собираюсь официально признать его.
- Но если это утка, почему вы раньше никак не опровергали её?
- Наверное, – скривился политик, – потому что считал это внутренним семейным делом и надеялся на порядочность журналистов? Видимо, зря...
Вот об этой новости Ленка и заливалась соловьём, обсасывая её со всех сторон.
- Нет, ну ты представляешь, каков засранец, – кипела она праведным гневом. – Даже Ромке ничего не сказал!
- Может, это Романыч тебе ничего не сказал, – предположила я. – Конспираторы чертовы.
- Нет, – не согласилась Боженова. – Ты бы видела глаза моего благоверного, когда это в новостях показали. Нет, нет, нет. Он точно ничего не знал. Ну и ладно бы Шес – он вообще шифруется так, что Штирлицу остается только локти кусать от зависти, но Ал?! Вот пусть только появится мне на глаза, я ему устрою! Борцов... С ума сойти!
Ленка позвонила и предложила встретиться, когда я уже закончила в деканате консерватории, сдала документы, оформилась и оплатила первый год обучения. Даня был в садике, Олег на работе, занятия в лицее ещё не начались, а потому мне было абсолютно нечем себя занять.
Она рассказывала о своей беременности, подшучивала над мужем, делилась последними новостями и аккуратно, не давя, распрашивала меня о событиях тех месяцев, что мы не виделись.
Я с удовольствием делилась впечатлениями, тщательно обходя болезненные для меня темы.
То, что Лена не давила с обычно присущим ей напором, наводило на определённые размышления. Но я была благодарна за проявленное чувство такта. Мне сначала нужно было самой разобраться, успокоиться, пережить это. И Боженова поняла меня без слов, хотя я прекрасно видела, как сложно ей сдерживаться.
- Скажи мне, когда захочешь поговорить, – прошептала она мне на ухо, обнимая на прощание. – Не держи в себе, хорошо? Что Ромке не говоришь – умница, не надо с ним о таком. А мне можно. Друг Ал или не друг, а я на твоей стороне, чисто по-женски. Помни об этом.
Домой после той встречи с ней я возвращалась немного успокоившейся. Даже не успокоившейся, а, скажем так – задумавшейся о других вещах. Впервые за последние дни голова была занята не собственной обидой. Ленка буквально сияла и я была искренне счастлива за друзей. Вспоминала свою беременность и думала о том, как же хорошо, что у меня есть Боженовы, Олег, Тонька.
Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы не они. Возможно, и Дани бы не было. Я была в депрессии и плохо соображала, что творю и что происходит вокруг. И именно их забота и поддержка помогли мне пережить тот период и не сломиться.
Даня никогда не узнает об этом, но сразу после родов я собиралась отдать его на усыновление. Отец с Олегом тогда заперли меня дома и вместе с Романычем больше месяца не оставляли ни на секунду одну, постоянно заставляя заниматься ребенком, помогая, отвлекая разговорами, пока я не прикипела к сыну душой. Я бесилась, ругалась с ними, устраивала истерики и обвиняла в разрушенной жизни и во всех смертных грехах. А они терпели и настойчиво, невзирая на моё сопротивление, делали то, что считали нужным.
Тогда я не понимала их и ненавидела за вмешательство в свою жизнь. Теперь – не знала, как благодарить. Сама мысль о том, что я могла лишиться сына, вызывала приступ паники. Повезло, что рядом были люди, не давшие наделать глупостей. Взявшие на себя ответственность, несмотря на моё сопротивление.
Догадка, что, возможно, поведение Ала в какой-то своей извращенной форме диктовалось теми же порывами, пришла в голову, когда я уже выходила из лифта на своем этаже.
Нет, я нисколько не оправдывала его, но злости поубавилось.
- Привет, Витек, – тихо раздалось снизу.
Я повернулась. Он сидел на подоконнике лестничного пролета и курил. Как всегда растрепанный, но без подводки на глазах, в простой синей футболке и джинсах он выглядел несколько непривычно. Темный рюкзак, с которым он, казалось, никогда не расставался, стоял на полу у ног.
- Привет, Шес, – отмерла я через несколько ударов сердца.
- Алекс, – поправил он.
- Хорошо, Лёша, – согласилась я. – Привет, Алекс.
- Можно войти?
- Нет.
- Хорошо, – легко согласился он и протянул ко мне руку. – Тогда ты иди ко мне?
- Нет, – я опустилась на верхнюю ступеньку, поскольку ноги не держали, и остановила его, уже начавшего вставать с подоконника. – Не подходи, не надо. Говори так.