Дыхание в унисон

Одним словом, супруга доктора Быстрицкого раз и навсегда определила смысл своей жизни: надо поддерживать комфорт для мужа, покой для мамы и благополучие для детей. И так ей нравится собственная роль в этом сотканном ею мире тишины и покоя, так ей радостно сознавать, что весь этот мир в ее красивых и ловких руках! Большой мир в глазах Фирочки как бы сомкнулся до размеров ее квартиры, ее краткосрочных визитов к матери, ее встреч с новыми приятельницами, походов к портнихе, или в парикмахерскую, или — святое дело! — посещений школы, чтобы еще раз с удовольствием послушать, какая у нее замечательная дочь, гордость и радость матери. А на лето мать привозит племянника на каникулы, он ведь Фирочке как сын, не зря была ему молочной матерью, так же как сестра Рина кормила Линочку. И тогда Эмиль и Лина берут под свою опеку маленькую Соню, и у Фирочки наступает месяц свободы, можно заняться собой, почитать романы, ей очень нравится Кнут Гамсун, не зря же старшей дочери такое имя выбрала. Да и Тургенева она читает с упоением. А еще в их городке, даром что провинция, очень сильный театр, не стыдно туда ходить и интересно. В свое время Мария Заньковецкая задала высокий художественный уровень украинскому театру, а здесь память о ней чтут — землячка по рождению. Ее самой давно уже нет на свете, в середине тридцатых ушла из жизни, но брошенное ею семя дало свои всходы. Все это вместе — положение мужа, его амбициозные планы, удобный быт — с няней, прачкой, достатком в доме, интересными людьми вокруг, удачными детьми и всеобщей любовью — создают ту цельную и светлую ткань жизни, которая и составляет смысл существования Фирочки.

Между тем муж все больше мрачнеет, все меньше разговаривает дома, все суше встречает тещу, когда та приезжает навестить дочь и внучек. И очень странно реагирует, когда жена с детьми едет к матери, хоть ненадолго. Фирочка начинает беспокоиться — не заболел ли? Не устал ли? Или боится одиночества? А однажды прямо спрашивает его:

— Ты меня совсем разлюбил? Или просто чем-то недоволен, я что-то делаю не так?

И получает раздраженный ответ:

— Ты ведешь себя как темная колхозница, — почему-то в устах молчаливого Авраама это звучит как тяжелое оскорбление, более крепких выражений он никогда не употреблял. — Ты замечательная жена, но нельзя же не видеть ничего дальше своего красивого носика! Посмотри, в каком извращенном мире мы живем, тебе не страшно?

Фирочка задумывается, начинает осматриваться, прислушиваться, даже спрашивать у соседки Евы, что такого беспокойного в этом мире происходит. Но мир, как ревнивый собственник, не прощает невнимания к себе. Он решил объяснить все непонятливой глупышке без посредников.

В одно июньское воскресенье мир доказал Фирочке, насколько прав был ее Авраам.

Началась война.

И сразу рухнул кружевной бело-розовый мирок семейного благополучия; читанные в романах страсти о том, как муж-рыцарь уходит на войну, а верная жена обреченно ждет его в замке, и непременно со щитом, а не на щите, оборачиваются суровой и совсем не романтической реальностью. Мали только неделю назад привезла на каникулы племянника, а сама вернулась домой, что теперь с нею будет? И не добраться уже туда, не вызвать их с сестрой Риной. Срочные сборы, два чемодана на семью, место в крытом брезентом грузовике, многодневная езда среди горящих хлебных полей, ночевки на случайных хуторах. Авраам в этом галопирующем времени, не обретшем места, спешно развертывает госпиталь, решает множество самых разных проблем — что есть, где спать, куда принимать первых раненых, и еще, и еще. Времени на настроения у него совсем нет, он при деле, которым решаются многие жизни, и он погружен в свое дело без остатка, эта стихия поглощает его.

Дивный город Астрахань — пыльный, размазанный по огромной территории, говорящий с татарским акцентом, — стал первым приютом для семьи и для успешного детища доктора Быстрицкого. И очень скоро госпитальная реальность обретает некие физические очертания — по месту дислокации, замещению вакансий, хранению и получению материалов и медикаментов, организации пищеблока и устройства служащих — военнообязанных и вольнонаемных. Это не районная санэпидстанция с ее неторопливой устремленностью в науку, это сиюминутная задача спасения человеческих жизней, и доктор обретает в этом деле ту уверенность и основательность, которые и становятся отныне фундаментом его личности.

Тринадцатилетняя Лина самостоятельно пошла к госпитальному идеологу, замполиту, попросилась на работу, тот посмеялся. Тогда девочка обратилась к высшему авторитету — собственному отцу. И папа позволил ей приходить в палаты, писать под диктовку письма, читать книги или полученную корреспонденцию. Окрыленная, она прибежала к маме:

— Мама, мама, папа сказал, что я могу ходить в госпиталь работать, я буду приближать победу. А еще там к нему пришла Нина Алексеевна, помнишь ее, такая вся красивая, и у нее на руках маленький ребеночек в кружевах.