Дым

Когда жидкость уходит, они ногами сдвигают рыхлую массу промокших и полусгнивших цветов. В люке есть крошечная замочная скважина, и он заперт. На этот раз действует Чарли: приносит стальную лопату из того же ящика, где Томас нашел гаечный ключ, вгоняет ее острие в тонкий зазор между люком и полом и нажимает на рукоятку всем своим весом. Томас пристраивается рядом и тоже давит на самодельный рычаг. Вместе они выламывают замок и открывают люк, за которым видна грубо сколоченная деревянная лестница.

Они спускаются по ней. Лестница — совсем новая и вся мокрая — усыпана мертвыми цветами; воздух, поднимающийся из колодца, кажется густым от вони экскрементов и отбросов. Достигнув дна, они видят горящую лампу и идут на свет. Там обнаруживается проем, гораздо более старый, чем лестница. За ним и начинается городская канализация: канал с темной стоячей водой и склизкие дорожки по обе его стороны. Но глаза подростков прикованы не к нему. С потолка на резиновой жилке свисает колба, которая испускает молочный, немигающий свет. Внутри ее нет пламени. Слабое, крошечное солнце, снятое с неба и прибитое сюда палачом. Томас прикасается к ней — и обжигает палец, а колба начинает качаться на своем подвесе.

— Мы никогда не остановим ее, — шепчет Чарли, потрясенный этим новым чудом.

Ливия отвечает кратко:

— Мы должны попытаться.

Видя, что Ливия взяла на себя роль вожака, Томас чувствует облегчение и стыд; когда она оглядывается и берет за руку Чарли, в нем вспыхивает несмелый гнев. Чарли, в свою очередь, вытягивает ладонь за своей спиной, ожидая, что за нее возьмется рука друга. Но Томас игнорирует его жест.

Он настороженно следует в паре шагов за ними.

Идти недалеко. Сто ярдов канализационного водостока, трижды выныривающего из мрака благодаря колбам все с тем же загадочным, немигающим светом, потом сводчатый проход — и они оказываются в помещении, таком длинном, что оно кажется коридором, несмотря на ширину в добрый десяток ярдов. Стены и потолок сложены из темного кирпича, старинного, пористого; цементный раствор — как окаменевшая губка. Низкий потолок подперт стальными фермами, куда более новыми, чем кирпич. Центральная ось, от входного проема до дальнего конца, отмечена гирляндой ламп, нанизанных на черный кабель, и тянется на сотни ярдов. Под лампами, занимая три четверти площади — остались лишь две узкие полоски свободного пространства по бокам, — располагаются соединенные друг с другом бассейны, облицованные блестящей зеленой плиткой. Они разделяются проницаемыми мембранами из вощеной ткани. Виден только верхний фут плитки. Бассейны заполнены водой, зеркально-черной и неподвижной. Кажется, будто в общественную баню закачали чернила. Все это Томас осознает, шагая вслед за друзьями через длинный зал. Там, в конце — леди Нэйлор, и Грендель, и Маугли, привязанный к тяжелому деревянному стулу ремнями.

Она замечает их, когда они проходят десять шагов. Укрыться негде, можно только идти по узкому проходу между стеной и бассейнами. Все трое медленно бредут по влажному, неровному полу с провалами и трещинами, с лужами сточных вод. Томас видит, как леди Нэйлор прищуривается; видит, как она быстро берет что-то и подносит к груди, а потом, узнав вошедших, снова опускает руку. Каждый шаг открывает новые подробности. Леди Нэйлор с комфортом устроилась среди грязи: она сидит в кресле, на кофейном столике сбоку от нее стоят бутылка вина и бокал. Удивительно, что она не захватила домашние туфли. У другого ее локтя — верстак, которому накрахмаленная скатерть придает приличный вид; на нем лежат разнообразные инструменты. Среди них высится бутыль баронессы, полная сажи. По другую сторону стола Грендель, склонившись над мальчиком, прилежно вытирает ему лоб. Пройдя примерно ползала, Томас начинает различать лицо Маугли, мокрое от пота, горячечное, видит, как его тело сотрясается от озноба. Ему вспоминаются зубоврачебное кресло Ренфрю и рассказы Чарли о племяннице учителя, и он мрачно вопрошает сам себя, существует ли такой мир, в котором детей не связывают во имя высоких целей. Что-то — игла? — торчит из обнаженного бока мальчика, примерно на уровне печени. Вокруг неутомимо суетится Грендель, заботливо, уткнув подбородок в грудь, так, словно кланяется ребенку.

Еще несколько шагов, и Ливия начинает говорить. Она вынуждена кричать: пористые стены поглощают все звуки. Обращается она к Гренделю, а не к матери. Томас, идущий позади, шагает сквозь ее злость, как сквозь утренний туман.

— Вы солгали мне, Грендель! — кричит она, и приятели видят, как по прошествии секунды тот вздрагивает. — Что еще хуже, вы солгали Маугли. Он вам доверял. А теперь только взгляните на него. Зачем вы его мучаете?

Грендель смотрит на нее с расстояния в тридцать ярдов и хлопает себя по боку рукой, все такой же сдержанный в своих движениях.

— У него лихорадка. Леди Нэйлор говорит, что у него изменяются органы. Но не волнуйтесь, скоро все пройдет.