Генри отъехал от дома волшебницы, гадая, что изменило отношение Тони к ней от одобрения к мрачному негодованию. Благодаря благословенному терпению бессмертного, он по кусочкам вытащил из Тони события прошедшего утра. Когда машина остановилась на студийной парковке, вампир узнал о новом круглом синяке на груди Тони, выделявшемся среди еще не прошедших меток от прошлых драк.
Врата не открылись, и битва отложилась. Поэтому он довез Тони до дома и ждал у двери, пока знакомое сердцебиение, которое нельзя было ни с чьим перепутать, не успокоится во сне. С улицы Генри увидел, что свет в квартире был включен, и рыкнул. Битвы, завязанные на страхе и в итоге не приносившие результатов, раздражали его.
В 2:15, быстро доехав до центра Ванкувера, он последовал за одним из жильцов в дом Арры.
Может, волшебница и ставила щиты у своей двери, но уж явно не против грубой силы. Натянув свитер на пальцы, чтобы скрыть отпечатки пальцев, Генри ухватился за ручку двери и за дверной засов и резко толкнул. Скрежет стальных петель, выдирающихся из дверной рамы, прозвучал как выстрел, но он оказался в квартире до того, как кто-то из соседей успел среагировать. Снаружи следов взлома заметно не будет.
Волшебницы дома не оказалось — он не чувствовал присутствия ее жизни. Тем не менее Генри обыскал все комнаты. Кто знал, что она могла придумать со своей магией?
Со стола в столовой пропал ноутбук. На его месте лежало письмо, адресованное Энтони Фостеру, поверх которого была прилеплена записка: «Вера, когда покормишь кошек, брось это в почтовый ящик.»
Генри отложил листок и оторожно провел ногтем под запечатанным краем конверта. Дешевый клей не стал особой помехой.
Чей- то пристальный взгляд заставил вампира обернуться в сторону гостиной. Две кошки, устроившиеся на диване, презрительно на него смотрели. Собаки обычно предпочитали прибиваться к его виду. Кошки были умнее.
— Мне надо знать, что она ему сказала.
Зазу фыркнула.
— Если считаете, что я поверю, что вы никогда не сталкивались с нравственной двусмысленностью, то советую подумать еще раз. Вы же кошки.
Уизби зевнул.
Он уже был готов увидеть письмо, написанное гладким почерком на плотной разлинованной бумаге. Но нет, шрифт Times New Roman, 12 пунктов, на двадцатифунтовой бумаге. Ни приветствия, ни подписи.
— А ничего и не было, — рявкнул Генри, складывая письмо обратно. Несколько долгих секунд он постоял рядом с телефоном, занеся над трубкой руку.
Их узы были достаточно сильны, чтобы даже на расстоянии он смог превратить просьбу в приказ.
Но Генри не стал ни просить, ни приказывать даже тогда, когда машина отъезжала от студийной парковки. Они оба знали, что могло принести утро.