Дым отечества [СИ]

— Подожду еще денек-другой, и если не начнется лихорадка, позволю ему двигаться понемногу. Но спать ему все же лучше сидя. Так не только легче дышать — я обратил внимание, что больные в этом положении быстрее перестают кашлять. Впрочем, вы ведь тоже наверняка это заметили. Ну и милостью Божией поднимем его на ноги. Чем раньше начнет, тем быстрее к нему вернется сила… и он сможет совершать новые глупости. Пациент скорбно вздыхает. Говорить он может, и уже почти не кашляет, если только не начинает волноваться, но от синьоров Пинтора и Петруччи только вздыхать и хочется. Еще можно покапризничать, захотеть чего-нибудь этакого, но тогда оба только обрадуются — хороший признак, а гадости про Марио говорить не перестанут. Синьоры доктора накрепко уверены в том, что во всем на свете виноват Марио Орсини, который не там, не так и не в том платье ехал. «Ну конечно, — надувает губы Марио. — Раньше не путали, в Орлеане во время посольства не путали, на войне не путали, а тут — перепутали… а ругают — меня».

— Юноша, — читает мысли или уж скорее шевеления губ доктор Пинтор, — вы за время отсутствия выросли. Те, кто помнят вас таким, каким вы были полтора года назад, не допустили бы мысли, что вас можно перепутать с Его Светлостью. Марио не задумывался о том, что вырос — он ничего подобного не замечал. Уже смирился с тем, что высоким не станет, да и перестал измерять рост. Все равно же почти на голову ниже Его Светлости, и в плечах уже едва ли не вдвое, и волосы светлые… если на самом деле целили в герцога, то, наверное, это были какие-нибудь чужаки, не видевшие ни одного, ни другого своими глазами, стрелявшие по описаниям.

— Скажите, а герцог обо мне не спрашивал?

— Нет! — хором отвечают суровые синьоры.

— И на вашем месте, — добавляет Бартоломео Петруччи, — я не искал бы с ним встречи. В интересах вашего здоровья и моей репутации. Я, видите ли, обещал, что вы через две недели будете стоять на своих ногах, а после такой встречи вас чудо Господне не поднимет и за полгода. «Неправда, — думает Марио. — Не может такого быть… Это они нарочно так говорят».

Но юноше все равно обидно. Не то чтобы он ждал особой признательности, потому что, в сущности, ничего же не сделал — ехал себе, обогнал на полкорпуса, как привык поступать там, на севере, господин герцог никогда не требовал строго следовать за ним, и тут не успеваешь ничего понять, как в тебя бьет что-то очень тяжелое, потом ты плаваешь в холодной речке и мерещится тебе всякая муть, а потом просыпаешься вот в этих покоях, видишь на потолке стайку наяд и узнаешь, что прошли сутки. И дышать больно, и кашель не проходит, и в левом боку две дырки… И все-таки, хоть ничего значительного и не совершил, а просто послужил мишенью — но слова медиков повергают в уныние.

— Доктор Пинтор, — говорит синьор Петруччи, — может быть, вы, как врач, объясните пациенту, что с ним произошло?

— Да он и так прекрасно знает, что с ним произошло, этот юный негодник, — грозит пальцем Пинтор. — Он бы умер — если не от самой раны, так от неумело наложенной повязки. Должен был умереть по всему, и если б вы не вмешались со своим изобретением, точно умер бы. К вечеру того же дня. Все дальнейшее — вопрос не медицинский, а скорее уж политический, — качает головой толедский хирург, — так что уступаю эту честь вам, синьор Бартоломео.

Марио настораживает уши. Новостями с ним никто не делился — ни врачи, которых было удивительно мало, ни прибиравшийся в комнате слуга. Оба медика только бранились, что по глупости пациента случился большой и опасный переполох. Известие о том, что он мог умереть, юношу не трогает — да, конечно, мог, но не умер же, ну так и что об этом говорить; впрочем, ему и не верится в близость смерти. Даже сейчас, когда он отошел от нее едва на пару шагов.

— Ваш достопочтенный дед был здесь вечером того же дня. С дипломатическим визитом. Единственное, что помешало ему явиться сюда с вооруженным налетом — опасение за вашу жизнь. Вы дышали и ему было за что опасаться. Если бы вы умерли, находясь в руках Корво, у вашего деда не осталось бы выбора. Он вынужден был бы спросить за вашу кровь. Ради чести семьи. Он не смог бы поступить иначе, даже если бы хотел, а он не хотел. Ваш дед любит вас. Именно поэтому вас в свое время выбрали сопровождать Его Светлость… как вы понимаете. Если бы вы умерли от раны, он напал бы еще тем вечером. Синьор Петруччи кривит губы.