Дым старинного камина (Авторская сказкотерапия)

Столь же необычна была жена его. Впрочем, как-то мало она напоминала ту пресловутую половину, разделившую годы жизни со своим мужем и носящую на себе отпечаток его личности. Нет, вовсе ничем не походила она на Гилля. В картинах, иллюстрирующих волшебные сказки, сложно встретить облик женщины – грезы, женщины-цветка, женщины-возлюбленной. Такова была Извея. Ее чувства, столь гармоничные и искренние могли соперничать с самыми пылкими юношескими страстями. И хотя возраст ушел далеко вперед ее сердца, однако именно эта яркость переживаний делала ее красоту и молодость вневременными. Тонкие нежные черты ее несли ощущение хрупкости. И не родился еще тот фантастический принц, чьи руки могли бы без боязни коснуться ее. Вот так не смел бы и помыслить о том случайный зритель, встретив во плоти эту женщину-подростка с лицом воздушных Боттичелливских фей. В Извее за тончайшей оболочкой старинной красавицы существовала сложная и сильная душа. Чтобы чуткость не стала жертвой своей беззащитности, она должна опираться на какую-нибудь твердую опору. Я не смею утверждать, но мне кажется именно принадлежность души Извей иному миру, а может быть, и иным планетам, давала ей силы выстоять в этой жизни. Она не пыталась чему-то соответствовать и сохранила верность своему свету… А он лился через ее ясную улыбку, через вечно утреннюю зарю ее волшебных глаз, сквозь прозрачную ткань, что плели ее плавные движения, ибо и руки, и ноги, и тело Извей подчинялись какому-то внутреннему ритму. Для наблюдателя же он являлся постоянным танцем, то медленным, то порывистым, но неизменно чарующим. Магия пластики, которой владели, по словам историков, жрицы древних египетских храмов. Где, какие раскопки могли бы это подтвердить? В лицах на изысканных рельефах гробниц фараонов да в почти утраченных традициях храмовых индийских танцев проглядывает намек на эти тайны. Вот почему так драгоценна была встреча с Извеей. В ней открывался мир давно прошедшего Золотого Века и, может, угадывалось блистательное повторение его в будущем. Мое описание будет неполным, если я не упомяну о голосе Извей. В нем было столько разнообразия, столько оттенков, тембров, созвучий, что, закрыв глаза, в том богатстве ты мог внимать целой гамме, знаменующей голоса природы от веселого ручейка до печального зова кукушки.

Однако я настолько отвлекся, что пожалуй, выдаю явное неравнодушие к этой паре. Да простят меня ревнивые защитники иных достоинств. На Востоке есть пословица: чтобы увидеть Лейлу, надо взглянуть на нее глазами влюбленного Меджнуна. Пусть так каждый взглянет на другого глазами любви – и тогда эти сравнения не покажутся преувеличением. В ином случае эта повесть не для них. В заключении этой мысли мог бы добавить одно: в природе существует не один, а множество ракурсов, и также каждый из нас имеет свое место, с которого нужно взглянуть на мир, и ты увидишь, что «он», или «некто», или ты сам ослепительно красив. Через мгновение изменишь точку зрения, сойдя вниз, и вдруг ужаснешься безобразию того, что казалось невыразимо прекрасным.

О, нет в жизни нашей ничего законченн΀¾го! Все бесконечно меняется, и не пытайтесь навешать окончательных ярлыков. Закон психологических перспектив – это изнанка закона относительности. Но я продолжаю. После всех перечисленных восторгов я неожиданно обнаружил еще одну необъяснимую странность моих хозяев.

Однажды ночью сильная головная боль не давала мне уснуть, и я попробовал постучать в комнату Гилля и Извей за помощью. Они не отвечали. Я толкнул дверь. Комната, увешанная немыслимой коллекцией старинных музыкальных инструментов, была пуста. За стеной бушевала буря, а хозяева покинули свой дом для ночной прогулки по горам! Мое открытие заставило меня забыть о недуге. Темные мысли о волшебниках, разбойниках и прочем невольно ринулись в мой мозг. Я решил дождаться их прихода. Вернувшись в свою комнату, я приоткрыл окно, которое как раз нависло над порогом. Ветер немедленно загудел по всей комнате, превратив ее в органную трубу. Рев бури над лесом, покрывающим долину, то нарастал, то затихал. Прислушавшись, я внезапно уловил звуки мелодии, словно какой-то оркестр давал концерт среди ночной темноты. Фантастика! Вот звуки труб, вызывающих врага на поединок, вот топот копыт незримого воинства, гулкие удары барабана, как шаги судьбы, грохот литавр, как взрывы адского хохота, заглушающего стоны гобоев. Отчаянная скорбь смычковых, прощальные голоса валторн… Я не верил своим ушам, мне казалось, что я схожу с ума. Неслыханная, грандиозная симфония влилась в стихию урагана и подчинила его своей воле. Не знаю, сколько длился этот концерт, чем кончился, ибо очнулся я от внезапной тишины. Окно захлопнул сквозняк. Я лежал на кушетке, и серый рассвет медленно проникал в комнату. Послышался стук копыт. Двое наездников остановились у дома. Это были мои хозяева. Сам не зная почему, я спустился в холл. Они встретили мое появление молчанием. Я неловко пытался вовлечь их в разговор:

– Что непогода?

– До захода солнца успокоилась, – ответил Гилль.