Дымная река

Ширинбай, взросшая в семье властных и своенравных мужчин, не уступала Бахраму в нежной любви к дочерям, но уже давно мечтала о мальчике. Ради этого она прибегала к всевозможным средствам: окуналась в чудотворные колодцы, прикасалась к волшебным камням, несчетно завязывала нити на деревьях, получала благословения от легиона мудрецов, факиров, провидцев и святых. Нулевой результат подобных визитов лишь укреплял ее веру в могущество божественных посредников. Не раз Ширинбай упрашивала мужа присоединиться к ней в ее усилиях к исцелению: ну почему? панте кайн? почему ты не хочешь поддержать меня?

Однажды, давно, Бахрам сдался ее уговорам и вместе с ней отправился к некоему гуру: жена вбила себе в голову, что именно он поможет ей забеременеть ребенком мужского пола, и настояла на совместной поездке. После долгих отнекиваний Бахрам уступил, вняв доводу, что детородный возраст жены скоро закончится, и вместе с ней поехал к кудеснику, надеясь этим купить хоть немного покоя в семье. Специалист по плодоносности оказался косматым, обсыпанным пеплом отшельником-садху, обитавшим в джунглях в двух часах езды от Бомбея. Он задал Бахраму кучу вопросов и долго щупал его пульс, а затем после длительного раздумья и бормотанья объявил, что ему открылась суть проблемы: дело не в женщине, но в ее муже. Флюиды мужской силы Бахрама истощились, и виной тому семейные обстоятельства, что вовсе немудрено для гхар-джамая – примака, живущего под крышей жены и зависящего от ее родичей. Восстановить его мощь для рождения мальчика – задача непростая, но исполнимая, если принимать особые настойки, делать кое-какие притирания и, разумеется, пожертвовать изрядную сумму на обустройство скита отшельника.

Во все время этого представления Бахрам проявлял незаурядную выдержку, но в конце концов не стерпел:

– Вы сами-то себя понимаете?

В глазах старца, затуманенных катарактой, промелькнула хитреца, и он, мило улыбнувшись, спросил:

– Никак у тебя есть основания полагать, что твое семя способно породить наследника?

Бахрам тотчас распознал умело приготовленную западню. Выставив старика шарлатаном, он возбудит подозрения Ширинбай, а раскошелиться все равно придется, но это будет несоизмеримо с платой за признание, что у него уже имеется незаконнорожденный сын. Недавно один знакомый купец в подобном покаялся и, взбудоражив общину парсов, мгновенно был изгнан из панчаята[18]. Он стал отщепенцем, парией, которому никто не сдаст даже угол, и совершенно обнищал, ибо рухнули все его деловые связи. Бахрам не пожалел бы никаких денег, чтобы избежать такого исхода.

Он уже приготовился сказать «нет», но слово это застряло в горле. Одно дело о своей тайне умалчивать, а вот вслух отречься от сына и своего участия в его появлении на свет оказалось до невозможности трудно. Для Бахрама отцовство и семья были своего рода религией, и слово «нет» стало бы равносильно отказу от собственной веры и уничтожению священных кровных уз, связывающих его с сыном и дочерьми.

А старец, видимо, почуял его замешательство:

– Ты не ответил на мой вопрос…

Под буравящим взглядом жены Бахрам сглотнул и с трудом выговорил:

– Вы правы, дело в моем семени. Я готов пройти полный курс необходимого лечения.

Несколько месяцев он пил настои, втирал мази, оплачивал нужды старца и в строго предписанное время совокуплялся с женой в строго предписанной позе. Безуспешность «лечения» дала двоякий эффект: Ширинбай больше не заговаривала о сыне, но окончательно утвердилась в своем злосчастном будущем, а вера ее в знаки и предзнаменования стала еще исступленнее.

Женины дурные предчувствия особенно усиливались перед отъездами Бахрама в Китай: задолго до отплытия она ежедневно посещала Храм огня и часами беседовала с дастурами[19]; день и час отбытия определяли ее астрологи, и, поскольку муж не желал внимать предсказателям, Ширинбай сама учитывала все гадания и предвестья. Если в ночь накануне отъезда кричала сова, поездка откладывалась, и уж только потом Бахрам проходил через тщательно выстроенный лабиринт благоприятных знаков: на лестнице ему вдруг встречалась служанка с горшком воды на голове; во дворе как бы невзначай оказывались представители касты садовников с охапками нужных цветов и плодов, а возле повозки, в которую он садился, неожиданно появлялся рыбак с уловом. Ширинбай даже намечала маршрут к причалу, планируя его так, чтобы по дороге, не дай бог, не встретились мужчины-прачки из касты дхоби с узлами грязного белья.

Обычно все эти суеверия и ритуалы, даже в самом рьяном их проявлении, лишь отвлекали от дела, но не служили серьезным препятствием поездкам. Однако нынче Ширинбай превзошла себя в стремлении удержать мужа дома.

– Не уезжай, – умоляла она. – Таме на джао, в этом году не езди. Все говорят, быть беде.

– Что конкретно говорят? – спросил Бахрам.

– Разговорам нет конца, особенно об этом английском адмирале и военных кораблях.

– Ты имеешь в виду адмирала Мейтланда?

– Да, его самого. Говорят, будет война с Китаем.