Дымная река

Весть об очередном взрыве быстро распространялась по дому, и тогда какое-то время все, словно в знак коллективного покаяния, ходили на цыпочках и говорили только по-английски. Менялы всегда первыми выражали соболезнования:

— Что поделаешь? Хозяин всякий раз такой, когда…

— Жизнь полна мук и страданий…

— Молитесь и несите свое бремя…

Одним утром Бахрам вяло ковырял свой завтрак, а Нил вслух зачитывал выдержки из последнего императорского эдикта:

— «Инспекционная комиссия докладывает, что потребление опия возрастает, хотя наместники и губернаторы всех провинций облечены правом на обыски и конфискацию зелья. Прискорбно, но чиновники безответственны и действуют неумело, есть опасение, что не все они честны, ибо величина конфискованного опия мизерна…»

— Что это? — рявкнул Бахрам.

— Указ Сына Неба, сет-джи. Перевод опубликован в последнем номере «Дневника».

Бахрам оттолкнул нетронутую тарелку и встал из-за стола.

— Читайте дальше, мунши-джи, что там еще?

— «Наместникам и губернаторам всех провинций надлежит жестко требовать исполнения своих распоряжений, а гражданским и военным чинам неустанно выявлять вероломных купцов, доставляющих опий, арестовывать и предавать суду лавочников, торгующих зельем».

Оторвав взгляд от листа, Нил увидел хозяина за письменным столом, что бывало крайне редко.

— Почему остановились? — сказал Бахрам. — Читайте, читайте.

— «Наместникам и губернаторам всех провинций надлежит не щадить усилий, дабы с корнем выкорчевать сию пагубу, дабы ни один злоумышленник не проскользнул мимо сети закона. Те, кто осмелится сквозь пальцы смотреть на беззаконие, покрывать преступников либо как-нибудь иначе потворствовать злу, будут сурово наказаны, а дети и внуки их лишены доступа к государственной службе. И напротив, местные чиновники, проявившие смекалку и усердие, получат повышение. Указ довести до сведения каждого человека во всех провинциях. Ему внимать!»

Нила отвлек странный шум, похожий на зубовный скрежет. Подняв голову, он увидел, что удивительный звук исходит вовсе не из хозяйского рта — Бахрам яростно тер чернильной палочкой о шершавый чернильный камень, решив, видимо, так выпустить пар и успокоиться. Однако в следующую секунду камень не устоял под бешеным натиском и слетел на пол, попутно оросив черной струей безукоризненную чогу и лежавшие на столе бумаги.

Бахрам вскочил, злобно оглядывая загубленную одежду.

— Зараза! С чего это китайские остолопы решили, что чернила нужно готовить, как масалу? Идиоты! — Он ожег взглядом Нила и кивнул на чернильный камень: — Уберите это! Чтоб глаза мои больше не видели!

— Слушаюсь, сет-джи.

Нил подобрал камень и шагнул к двери, но та вдруг сама распахнулась — на пороге стоял работник с запечатанным конвертом в руке.

— Только что доставили, срочная депеша, — сказал он. — Внизу посыльный ждет ответа.

Судя по отклику Бахрама, послание было долгожданным. Мгновенно забыв об испорченной чоге, он деловито отдал приказ:

— Мунши-джи, ступайте в хранилище. Скажите менялам, чтоб приготовили кошелек с девяноста таэлями. Пусть отберут новые монеты и удостоверятся, что на них нет моего клейма.

— Слушаюсь, сет-джи. — Поклонившись, Нил вышел из конторы и поспешил к лестнице.

Как и во всех других факториях, хранилище располагалось на первом этаже. В маленькой душной комнате за массивной дверью было всего одно наглухо закрытое окно, забранное толстой железной решеткой. В эти владения двух менял никто иной не допускался, а они проводили дни за пересчетом монет, наслаждаясь неустанным журчанием денежных ручейков, протекавших через их руки.

В Городе чужаков расчеты обычно совершались в валюте, имевшей самое широкое хождение в мире: испанский серебряный доллар, иначе «восьмерик», достоинством в восемь реалов. На монете, содержащей чуть меньше одной унции чистого серебра, чеканились профили и гербы действующих испанских соверенов. Однако лишь немногие восьмерики, циркулировавшие в Кантоне, сохранили свою первоначальную чеканку. В Китае на монетах, переходивших из рук в руки, каждый их очередной владелец ставил свое клеймо. Это было гарантией для покупателей и продавцов: если вдруг монета окажется фальшивой, всегда можно потребовать ее замены у того, кто последним поставил свою печать.

Когда пространство для клейма иссякало, его увеличивали, расплющивая монету молотком. Монеты, пришедшие в негодность, треснувшие и щербатые, разбивали на куски, а обломки хранили в мешочках, которыми расплачивались в сделках, допускавших расчет по весу серебра. Состав его в старых монетах оставался неизменным, но сбыть их становилось все труднее, а вот новые монеты, прозванные «свежачком», ценились даже выше своего номинала.