Дымная река

Благодаря китайскому Новому году первая половина месяца буквально пролетела: две недели никто не работал, город содрогался в праздничной гульбе, на улицах только и слышалось Гон хей фа-цай! И вот, едва гулянья стихли, как на моем пороге объявился А-Мед! Ты, конечно, помнишь посланника, доставившего меня на встречу с господином Чаном (он же Линьчон, он же А-Фей или как тебе угодно). Я так давно не получал вестей о Чане, что уже утратил всякую надежду вновь его увидеть. И потому чрезвычайно обрадовался появлению А-Меда. Не скрою, милая Пагли, все мои чаяния касательно поручения мистера Пенроуза были связаны с Чаном, ибо, кроме него, ни одна душа не смогла пролить свет на таинственную золотистую камелию: никто ее не видел, никто о ней не слышал, никто не понимал, почему его отвлекают всякой ерундой. Право, все мои усилия оказались настолько бесплодны, что я подумывал о необходимости вернуть мистеру Пенроузу его щедрый аванс (что было бы затруднительно, поскольку денежки уже истрачены. Не так давно портной Вон показал мне изысканный съемный воротник, отороченный мехом, и я тотчас понял, что это стало бы прекрасным подарком Джакве к Новому году. Я не ошибся: друг мой пришел в восторг и от всей души отблагодарил меня так необычно, что потребовать воротник обратно уже нельзя…).

И вот на моем горизонте появился А-Мед; после традиционных приветствий он сказал, что господин Чан, ненадолго вернувшийся в Кантон, желает знать, получил ли я зарисовки коллекции мистера Пенроуза. Да, уже давно, ответил я, и сгораю от нетерпения предъявить их господину Чану в любое удобное ему время. Расплывшись в улыбке, А-Мед сообщил, что «начальника» его как раз неподалеку и будет рад принять меня прямо сейчас.

— Прекрасно! — воскликнул я, сбегал к себе за рисунками, и мы вышли на улицу.

Я полагал, встреча состоится, как здесь заведено, в какой-нибудь чайной или харчевне, коих в изобилии на улице Тринадцати факторий подле городских стен. Однако А-Мед свернул к реке. Я уж подумал, мы опять сядем в лодку, но, оказалось, путь наш лежал к Шамяню!

Кажется, я уже рассказывал об этой песчаной косе, в отлив предъявляющей свои заиленные берега. Она расположена в оконечности Города чужаков, неподалеку от датской фактории, и весьма прославлена тем, что служит излюбленным причалом для аляповатых «цветочных лодок». Видимо, на одной из них и предполагалась (средь бела дня!) наша встреча с господином Чаном.

Цветочные лодки занимают свою нишу среди самых больших и, бесспорно, самых ярких судов Жемчужной реки. Вид их настолько необычен, что в любом другом месте они казались бы порождением буйной фантазии, чему способствуют павильоны, кабины, застекленные и открытые террасы, гирлянды из сотен фонариков и шелковые драпировки. На входе высятся красно-золотистые ворота, украшенные изображениями сказочных существ: извивающихся драконов, ухмыляющихся демонов и зубастых грифонов. Предназначение этих чудищ в том, чтобы оповестить всякого ступающего на борт: он входит в мир, совершенно отличный от скучной повседневной реальности. Вечерами на темной глади реки эти лодки в зареве огней и впрямь выглядят плавучим волшебным царством. Однако сейчас, при свете утреннего солнца, они казались усталыми, печальными, не столько яркими, сколько мишурными, присмиревшими и готовыми признать свое поражение в их безнадежной войне с повседневностью.

В прилив к Шамяню можно подобраться только вплавь, но когда река отступает, из-под воды, как по волшебству, появляются каменные мостки, по которым А-Мед и подвел меня к одной из огромных лодок. Высокие золоченые ворота ее были заперты, на палубе мы увидели только старуху, занятую постирушкой. Услышав окрик А-Меда, она подхватилась и распахнула скрипучие створки ворот. Мы поднялись на борт и прошли в салон, где царил беспорядок — следствие развеселой ночи. На стенах гостиной, устланной коврами и уставленной изящной резной мебелью, висели свитки с каллиграфически выполненными иероглифами и фантастическими пейзажами; окна были затворены, здесь крепко пахло табаком, благовониями и опием.

Не задерживаясь в салоне, А-Мед прошел в коридор, по обеим сторонам которого располагались каюты; двери в них были плотно закрыты, изнутри не доносилось никаких звуков, кроме храпа. Возле темной лестницы А-Мед остановился и жестом предложил мне дальше следовать одному.

Меня изрядно потряхивало, когда я опасливо поднимался по трапу, не представляя, чего ожидать. Лестница привела меня на залитую солнцем террасу, где обложенный подушками господин Чан возлежал на кушетке. Как и прежде, одет он был в китайском стиле — серый халат, черная шапочка, однако приветствовал меня исключительно в английской манере — рукопожатием и возгласом «Здорово, здорово!». Указав на стул рядом с кушеткой, господин Чан подал мне чашку с чаем и выразил сожаление по поводу столь долгого перерыва в наших встречах, виной чему были обстоятельства, заставившие его пуститься в разъезды.