Дымная река

Полетт познакомилась с «незаконными» сыновьями Джорджа Чиннери благодаря своей любимой нянюшке Тантиме, матери Джоду, опекавшей ее с самого младенчества. Тантима и Сандари были родом из одной деревни на берегах Хугли и, случайно встретившись в Калькутте, возобновили давнюю дружбу. Оказалось, обе хозяйничали в домах необычных и слегка поблекших саибов. Однако на этом сходство заканчивалось, ибо Пьер Ламбер, отец Полетт, в своем кругу всегда был этаким изгоем и на должности ассистента Куратора Ботанических садов влачил более чем скромное существование. А вот дом Джорджа Чиннери, зарабатывавшего баснословные деньги, искрился, точно огниво: полки слуг в коридорах и грумов в конюшнях, а что касаемо яств, на одни только шербеты и силлабабы тратилось по сотне рупий в неделю…

Щедрый любовник, Чиннери выделил своей драгоценной Сандари флигель, в котором она обитала с рожденными от него сыновьями, и небольшую свиту из халифа, нянек, слуг и даже повара, единственной обязанностью которого было сворачивать листья бетеля для пан-масалы угодным ей способом. Это устраивало обоих: Сандари жила и питалась в соответствии со своими предпочтениями, а Чиннери мог в любой удобный момент наведаться в свое любовное гнездышко, надежно скрытое от глаз саибов и мадам, наносивших ему визиты.

Сандари и сама была весьма колоритной личностью, некогда гревшейся в лучах славы. Дочь деревенского барабанщика, она стала известной певицей и танцовщицей, и мистер Чиннери, заметивший ее на одном выступлении, предложил ей стать его платной натурщицей. Забеременев, Сандари оставила сцену и с головой погрузилась в избалованную жизнь, украшая себя дорогими тканями и необычными драгоценностями. Пребывая в роскоши, она ничуть не заносилась перед Тантимой и, огорченно цокая языком, сочувствовала тесноте и скудости, в которых той приходилось существовать.

Однако все резко изменилось после известия, что вскоре в Калькутту нагрянет первая семья художника. Как многие представители богемы, в некоторых вопросах Чиннери был чрезвычайно консервативен — мысль о том, что законные жена и дети прознают о наложнице с двумя его отпрысками, ввергла художника в панику. Вчерашняя лакомая пышка вдруг стала заурядной мочалкой: вместе с приплодом ее погнали с квартиры, переселив в трущобы Киддерпора, куда слуга доставлял ей месячное содержание.

Сей маневр никого, разумеется, не обманул, ибо городская знать следила за частной жизнью мистера Чиннери так же внимательно, как за колебаниями цен на опийной бирже. Довольно скоро Марианна Чиннери узнала о второй семье супруга, но, к ее чести, озаботилась тем, чтобы Сандари с детьми была обеспечена всем необходимым, а муж ее исправно исполнял свои обязанности перед ними. Она даже устроила крещение мальчиков, носивших клички Малявка и Дрозд; после обряда они стали Генри Коллинзом Чиннери и Эдвардом Чарльзом Чиннери соответственно, что невероятно потешало их товарищей, продолжавших величать мальчишек бенгальскими прозвищами.

Следующий шаг Марианны Чиннери был, наверное, полезнее: она уговорила мужа пускать мальчиков в свою студию, дабы под его руководством они овладевали искусством живописи. К сожалению, этот период в жизни ребят не продлился долго: не успели они подрасти, как папаша сбежал, бросив обе семьи.

Для Марианны это стало тяжелым ударом вдвойне, ибо она уже утратила интерес к Малявке и Дрозду. Возможно, общение с мальчиками осложнила смерть ее собственного сына либо увещевания дочери, которая, выйдя за окружного судью-англичанина, требовала прекратить отношения, компрометирующие ее мужа; а может, ее просто очерствила собственная чрезмерная открытость перед колониальным сообществом. Так или иначе, после бегства художника Сандари и ее дети были брошены на произвол судьбы. Денег, что присылал Чиннери, на жизнь не хватало, и Сандари пришлось подрабатывать кухаркой и уборщицей в английских семьях. Однако, по-своему стойкая, она делала все возможное, чтобы сыновья ее продолжили художественное обучение, и частенько говорила: кроме живописи, ничто другое не убережет их от доли, уготованной уличной шантрапе.