Дымовое древо

Отец Кариньян настоял на том, что сам заночует в гамаке в церкви, тогда как Сэндс лёг в комнате Кариньяна в компании Святого Тела Христова – то есть Святое Тело в облике причастной облатки бдело, лёжа на кухонном буфете священника, а Сэндс пытался заснуть на постели из деревянного поддона и соломенного тюфяка под ажурной сеткой. Монашеская келья, идеально подходящая к его паломническому статусу. Он ворочался в темноте. Где-то за сеткой заунывно зудел одинокий комар. Сэндс завязал узелок на память: надо будет спросить у Кариньяна про ту фразу из Библии, что цитировал полковник, – что-то там про единого бога и многие службы. Идея эта импонировала человеку, находящемуся в услужении государству. Такая вот своего рода космологическая бюрократия… Тут его захлестнула тревога. Полковник, Эдди Агинальдо, ещё этот немец. Они, оказывается, сюда приезжали, а его никто об этом не известил. Если полковник что-то от него скрывает, то так не годится. От этой мысли живее зашевелился таящийся в недрах сознания червячок сомнения – сомнения в профпригодности полковника, в его здравом рассудке, в его способности к восприятию. Полковник немного ненормальный. А кто нормальный-то? Проблема в том, что полковник, вероятно, не доверяет талантам племянника и послал его по какому-то надуманному поручению. В какой-то момент Сэндс очнулся от сна прямо-таки библейской силы, от вещего сна, в котором утверждалось, что остров Минданао не представляет никакого интереса для Соединённых Штатов, что этот католический патер никак не может поставлять оружие мусульманам, что жизнь забросила его – Шкипа Сэндса, Тихого американца, Гадкого американца – в эти края лишь затем, чтобы расширить круг его понятий исходя из надобностей будущей работы. Никаких подробностей сна в памяти не сохранилось. Только эта уверенность.

* * *

Кариньян втолковал этому янки, что, может быть, на утреннюю литургию явится кто-нибудь из местных, поскольку сегодня чтится память близкой их сердцу святой – Дионисии.

Янки никогда не слыхал о святой Дионисии. Да и никто больше не слыхал.

– Да, она обладает здесь великой властью. На основании совершённых ею чудес в селениях вдоль реки её причислили к лику святых, если она уже и так не была святая. Её предали мученической смерти в пятом веке в Северной Африке. Воодушевляющий пример мученичества.

Много десятилетий назад в одной из проповедей Кариньян без задней мысли в красках описал агонию Дионисии перед необычайно большой праздничной толпой, и вот теперь вверх и вниз по течению реки она сделалась легендарным персонажем, народ приписывал ей многие исцеления, утверждал о множестве видений и чудесных явлений, знамений и посланий.

– Вот я и пытаюсь напоминать людям, когда приходит день её поминовения. Правда, для речных жителей не всегда легко определить, какое вообще сегодня число. Живут-то они без календаря.

На богослужение пришло лишь несколько человек. Перед этим священник крестил на берегу новорождённого, окропив ему лоб мутной речной водой.

– Святой воды у нас как таковой нет, – объяснял он янки. – Так что епископ издал декрет о том, что отныне в этой реке вся вода святая. Это я им так говорю.

Завёрнутый в платок, ребёнок безжизненно обвис на руках – глаза закрыты, рот нараспашку – и пускал пузыри слизи. Мать и сама ещё толком не вышла из детского возраста.

Янки заметил:

– Этот малыш, кажется, тяжело болен.

– Вы бы удивились, когда узнали бы, какие из них умирают, а какие выживают, – ответил он этому янки. – Это всегда неожиданность.

Они собрались на вечернюю мессу. Глазами гостя он видел всё как бы по новой: маленькую серую комнатку, рассохшиеся деревянные скамьи, заросший плесенью земляной пол и самих прихожан – горстку невежд, десять, одиннадцать… четырнадцать пришедших на службу, включая самого янки. Пара старух, пара стариков, несколько сопливых младенцев с чёрными глазёнками. Малыши не ревели. Изредка кто-нибудь из них то кашлял, то издавал некий квакающий звук. Старухи блеяли что-то в ответ, старики невнятно бубнили.

Гость в своих брюках защитного цвета, в своей грязно-белой футболке сидел на скамье среди прочих и сиял так, будто был последним американцем на свете – искренним, дружелюбным, внимательным слушателем, но в самой сердцевине его взгляда просматривалось пугливое одиночество.

Что же сегодня следует читать? Кариньян опять потерял книгу с графиком литургий. Вообще-то он годами с ней не сверялся, просто читал всё, что взбредало в голову, на каком стихе откроется Книга.

– О, есть кое-что. – Он прочёл по-английски: – «Итак, если есть какое утешение во Христе, если есть какая отрада любви, если есть какое общение духа, если есть какое милосердие и сострадательность…»[38]

Попытался объяснить на местном наречии, что, по его мнению, может иметься в виду под «милосердием и сострадательностью», и закончил так:

– Не совсем понимаю, что это значит. Наверно, то, что мы чувствуем к своим родным и близким.

Отыскал пятый стих двадцать седьмой главы Евангелия от Матфея: «И, бросив сребреники в храме, он вышел, пошёл и удавился».

Теперь – проповедь.