Дымовое древо

Наступил и почти уже закончился январь, и вот наконец Билл Хьюстон нашёл работу в сельской местности в Темпе, под Финиксом. Снял комнату на Саут-Сентрал-стрит, которую можно было оплачивать посуточно, понедельно или помесячно, и ездил туда и обратно на автобусе. Каждую неделю со вторника по субботу в десять вечера, в темноте, подъезжал к воротам фирмы по производству песчано-гравийных смесей «Три-Сити редимикс» и приступал к обязанностям ночного промывальщика. К десяти тридцати территорию покидали последние рабочие из второй смены, и тогда он отшвыривал обязательную к ношению защитную каску и оставался полновластным правителем пятнадцати акров пустыни – гор измельчённого камня, рассортированных по размеру, так что каждая была сложена из умопомрачительно одинаковых по величине камней: от булыжников размером с кулак до песка. С одной вагонетки сыпалась нить мелкой пыли, которая образовывала кучу в конце туннеля длиной футов в двадцать; за каждым загрёбом лопаты он проползал под этим туннелем к далёкой лампочке, горящей в полукруглом абажуре из арматурной сетки, задерживая дыхание и приближаясь; когда вонзал лопату в кучу, над ней медленно взвивалась тучка пылевой взвеси, а он пятился шаг за шагом, уносил пыль лопата за лопатой и развеивал её по ветру – прохладному ветерку, огибающему землю. Промывал бетонные желоба под конвейерной лентой камнедробилки с помощью норовистого брандспойта и дочиста выскабливал каждый жёлоб тупоносой лопатой. Ночи были ясными и неистово звёздными, но в остальном пустыми и холодными. Для обогрева по всей территории стояло и горело несколько железных бочек в пятьдесят пять галлонов, полных песка, пропитанного соляркой. Билл плутал по лабиринту конвейерных лент под исполинскими камнедробилками, а работа никогда не заканчивалась. На следующую ночь – те же ленты, те же телодвижения, даже иногда, как было очевидно, те же самые груды щебня и камня и тот же самый захваченный с собой холодный бургер в обеденный перерыв за пыльным столом в вагончике администратора в два часа ночи; Билл заходил в тесное отхожее место, чтобы отмыть тело от каменной крошки – сначала руки и лицо, потом толстую шею, бурую, как у медведя, потом втягивал воду ноздрями и отфыркивался, выдыхая сгустки пыли печёночного цвета. Вскоре после перерыва на обед по соседствующим с предприятием небольшим фермам почти человеческим голосом начинали орать петухи, а к шести часам вставало солнце и превращало алюминиевые кровли в факелы, а затем, в шесть тридцать, когда Хьюстон уже вырубался, появлялись водители, выстраивали гуськом свои грузовики, один за другим подкатывались под самую большую загрузочную воронку и ждали, трясясь в кабинах от работы двигателей, пока в каждую цистерну водопадом стечёт по жёлобу жидкая бетонная смесь, после чего уезжали заливать фундаменты какого-нибудь города. Хьюстон шёл пешком одну милю к автобусной остановке, вставал там, покрытый слоем грязи, и сентиментально наблюдал за сопляками из старшей школы, их жизнерадостными и шлюховатыми подружками – они шли на уроки, направлялись на собственную ежедневную пытку, передавали туда-сюда сигареты. Хьюстон помнил, как делал это и сам, а потом, в мужском туалете… не было ничего на свете слаще тех торопливых, обжигающих рот затяжек… вырванных, выкраденных у всего мира… В мечтах – как и в случае со старшей школой – он бросил бы эту работу в первый же день, но кроме неё податься было некуда.

* * *

Лейтёха-чокнутый остановил джип. Посигналил одному из новобранцев. Новобранец подскочил к машине и вернулся, таща на плечах два позвякивающих на ходу двойных табельных комплекта обойм, бросил их Джеймсу под ноги и побежал обратно к джипу, крикнув:

– Он меня зовёт!

– На кой нам все эти боеприпасы?

– А я ебу?! Он меня зовёт!

Новичок возвратился к джипу Лейтёхи-чокнутого, выслушал и приковылял назад, согнувшись под грузом двух канистр с бензином.

– Сжечь их, сжечь их, сжечь их!

– Чего?

– Сжечь шалаши! Говорит, придётся сжечь все шалаши.

– На кой?

– А я ебу?! Херня какая-то происходит, вот что!

– В смысле?

– Говорит, атака началась.

– Где?

– А я ебу?!

Джеймс схватился за ручку, и, пока от черепа по позвоночнику до зада прокатывалась волна паники, оба подтащили канистры к ближайшему шалашу и окатили его горючим. Откуда-то из-за холма донеслись низкие, повторяющиеся звуки взрывов.

Новоприбывший рядовой вынул зажигалку «Зиппо», высек искру, поджёг пары, и их тут же отбросило назад взрывом, но по сравнению с громыханием, долетающим из-за холма, он оказался вовсе не столь оглушителен. Рядовой сказал:

– Это же конец, парни, нам, сука, конец!

Джеймс обошёл по кругу один шалаш, затем другой, плеская бензином, пока канистра не опустела. Швырнул канистру в горящее строение, та занялась, внутри воспламенились бензиновые пары, канистра громко зашипела, завертелась и подскочила кверху.

– Видели?! – крикнул Джеймс, но полыхающая соломенная кровля так затрещала, что он и сам не расслышал собственного голоса. Только спросил: – Ещё раз: на кой мы это делаем?!

– А я ебу?!

– Ещё раз: как тебя зовут?