Дымовое древо

– Дайте мне великанов! – воскликнул он. – Нет, ну в самом деле, ради кого – ради… Джонни Брюстера?! Да он всю войну прохлаждался в Вашингтоне, поигрывая в гандбол и плетя интриги, измышляя, как бы провалить операцию в Каофуке! И вот теперь она провалена – первое сентября, и всё, никаких Каофуков! Этот засранец работал в УСС. Он бывал на войне: он знает или когда-нибудь обязательно осознает – да, вот именно так и будет Джон Брюстер вскакивать с постели посреди ночи и думать: «Погоди-ка, погоди-ка, разве не было это всё ради чего-то иного?» Но прежде чем он вспомнит, что это делалось ради сбережения самой идеи свободы, ради спасения человечества, ради светоча мира, – мелочность и бестолковость его снов уронит его голову обратно на подушку, и вот он снова безмятежно захрапит. А наутро из всего этого останется только Лэнгли. Война ведётся в Лэнгли, и ведётся она между такими ребятами, как он, и такими ребятами, как я, и всё – ради судьбы Управления. Я сбил этого сучёныша с ног и уложил его на лопатки. Чёрт бы побрал этих уёбков! Как эти парни вообще представляют себе задачи, которые стоят перед Соединёнными Штатами Америки во Вьетнаме? А теперь постойте – и эти уёбки из Лэнгли, и эти уёбки из Пентагона. Уёбки! Они ничего не знают. Тупо ничего не знают…

Он склонил голову.

– Господин полковник! – сказал Джимми Шторм.

Полковник поднял голову.

– Господин полковник!

– Да?

– Вы меня заебали, – признался Шторм.

– Это что, комплимент?

– А хули бы и нет?

– Отведите меня к машине, – велел полковник.

Хао встал. Помимо этого, он не проявил никакой инициативы.

– Эй, ребята, – почему бы вам не остаться на ночь?

– Нет, Шкип, нет. Лучше вернуться.

– Возьмите меня с собой. Позвольте мне потусоваться в Сайгоне. Всего лишь на эти выходные.

– Тебе нельзя находиться в городе, Шкип.

– Да ладно вам. Я был там на Тет.

– Это я проявил жалость. Больше такого не будет. Ты солдат.

– Ну посидите ещё. Пожалуйста. Можем немного поиграть в покер.

– У тебя есть карты? – спросил Шторм.

– Да. Да. Останьтесь!

– Нет. Пора возвращаться.

– Я – пиджак!

Шторм сказал:

– Он воображает, будто он потерявшееся прелестное дитя.

– Ух ты, – изумился Шкип, – это же «Американский век»!

Шторм сказал:

– Рок-н-ролл жив!

Будучи изрядно пьян, сотрудник ЦРУ Шкип Сэндс встал и направился к лестнице. Он ещё довольно стойко держался на ногах, чтобы взобраться по ступенькам и найти свою комнату, но у него слишком кружилась голова, чтобы ложиться, так что он сел на стул, а вытянутые ноги обрели покой на волнообразно колыхающейся кровати.

Он пробудился после часовой дрёмы и вышел на веранду выпить горячего крепкого кофе – менее бодрящего, чем бросающее в дрожь головокружение при виде собственных ошибок, всей той неправды, в которую он ввязался, уцепившись за дядюшкин хвост – хвост прирождённого Человека Дела. Неандертальца, как говаривал Рик Фосс. За ним вышел господин Тхо с горящей спиралью от комаров на блюдце и поставил его на подлокотник противоположного кресла, и вот она, простота во плоти – огонёк дурно пахнущего благовония, оранжевая бусинка, прожирающая себе петлистый путь к исчезновению и небытию. Он чувствовал, будто его окружили, атаковали и свили в нём себе гнездо все эти змеевидные образы – туннели, проект «Лабиринт», извилистые катакомбы человеческого уха… Но надо всем нависал иной, центральный образ – Дымовое древо. Да, дядя намеревался восстать тёмным столпом призрачного тумана и в одиночку дать бой целому Разведывательному управлению, самой его сути, низвергнуть его неотвратимые волны. Или напасть на него на гандбольной площадке.

Для большей питательности Шкип попросил добавить в кофе натурального молока. На вкус оно оказалось почти как тот мелоподобный суррогат. Давешний пёс приткнулся у него между колен, сунул морду в кружку и с яростным чавканьем набросился на напиток.

Дядюшка Эф-Икс, огненный столп, дымовое древо, хотел взрастить великое древо по собственному образу и подобию, ядерный гриб – если не всамделишный гриб над руинами Ханоя, так хотя бы осознание его жуткой вероятности в голове у дядюшки Хо, Неприятельского Короля. И кто бы мог сказать, что этот исступлённый старый вояка не борется за истинное положение вещей? К чертям разведку, данные, анализ; в пекло рассудок, категории, синтез, здравый смысл! Всё это – идеология, сотворение кумиров и вызывание духов. Огней, которые воспламенят умы и обогреют людские деяния. А также запугают и подчинят человеческий разум. Фейерверки и всё такое прочее, не просто исторический материал, но материал самой действительности, мысли господа бога – безмолвные и очевидные: бесконечно расширяющиеся раскалённые узоры.

В любой момент до этого, осознавал Шкип, можно бы просто-напросто сказать дяде, что он хочет домой. Но теперь уже нельзя было ускользнуть из-под бремени ответственности – он зашёл так далеко, опустился так глубоко, что ускользнуть из-под него значило обрушить небеса дяде на голову, как молот на наковальню. А ему не хотелось бы видеть эту голову склонённой.

Он вызвал Тхо на веранду.

– Что ещё за история с этой псиной?

Тхо сказал: