Дымовое древо

На Лусоне он тесно сотрудничал с Эдвардом Г. Лансдейлом – они вместе подавляли возникший там очаг коммунистической угрозы, боевиков Хукбалахапа. Лагеря для военнопленных сформировали его характер: научили верить в себя, на лету овладевать новыми навыками, сражаться без единой мысли о том, чтобы сдаться, и вообще всячески проявлять героизм. Лансдейл сформировал его методы: научил доверять местным жителям, изучать их песни и сказки, бороться за их сердца и умы. Впрочем, что любопытно, а может быть, и загадочно, будучи во Вьетнаме, полковник, похоже, никак не контактировал с генералом Лансдейлом.

Вьетнам стал апогеем полковника – но он же стал его крахом и погибелью. Предоставленный самому себе, он мог бы выиграть тамошнюю кампанию одной левой, но теперь азиатскую угрозу наконец-таки восприняли всерьёз, в Лэнгли зачесались и обратили на неё внимание, в дело вмешался Конгресс. Полковник с горечью высказывался о том, что обещанные выборы отменились, а обещанное воссоединение отложилось на потом. Когда армия США прибыла с более крупными силами, полковник затаился в ожидании. Зеленые береты ему не уступили – видимо, слишком уж широко сформулированными показались его цели и слишком туманными – основания полномочий. Он стал незаменимым помощником для некоторых вертолётных штурмовых групп, а затем, в 1965 году – для Двадцать пятой пехотной дивизии. Королём Каофука. Отдела «Пси». Операции «Лабиринт». Ну и «Дымового древа».

Более всего на свете мировоззрение полковника определилось временем, проведённым с Лансдейлом на Филиппинах. Покорённый силой мифа, он и сам стал мифологическим персонажем: отчасти в жизни, но особенно – после смерти. По словам Нгуен Миня, молодого пилота, которого полковник прозвал Везунчиком, в посёлке Биньдай в дельте Меконга или где-то в окрестностях полковник держал жену. После пленения и смерти полковника от рук вьетконговцев его тело вернули в деревню – либо в назидание всем остальным, либо как дань чести тому, как стойко он вынес последние мучения; труп доставили вдове с вырванными пальцами, глазами, языком и переломанными костями. Жители посёлка, который когда-то был католическим приходом, закопали труп в землю во дворе часовни (сама часовня была в основном из бамбука, и к тому времени от неё ничего не осталось) в гробу из толстых и грубых досок красного дерева, запечатанном дёгтем. Сразу после этого, прежде чем могилу стало можно залить бетоном для её закрепления, хлынули дожди – и лили сутками напролёт, что вообще-то крайне редко случается в это время года. Под воздействием ливней и в отсутствие деревьев, которые могли бы укрепить почву корнями, свежевзрыхлённый краснозём могильной ямы стал достаточно жидким, чтобы через три недели после того, как гроб зарыли в землю, тот поднялся на поверхность – и полковник Сэндс воротился с того света. Жители деревни вскрыли гроб и обнаружили под крышкой красивого черноволосого американского пилота с пальцами рук и ног в полном порядке – обнажённого юного полковника Фрэнсиса, целого и невредимого. Обложили его камнями, пробили в его вместилище отверстия, чтобы туда затекла вода, и снова опустили в могилу. Тем не менее, это его не остановило. Снова полили дожди, близлежащий канал вышел из берегов, размыл пустынный церковный двор и унёс потоком гроб вместе с полковником. Видели тот плывущим вниз по реке Хау; видели домовину в Анхао, Каокуане, Кагое; наконец, видели, как гроб с полковником уходит через протоку Диньан в Южно-Китайское море.

Джимми Шторм, как только до него донёсся слух, приехал в эту деревню. Отыскал женщину, которая, похоже, была женой какого-то американца, и поселяне сопроводили его к месту захоронения этого американца. Лежало оно, по-видимому, нетронутым. Но что касается того, кто там покоился, сколько времени и так далее – что касается этих вопросов, то Шторм ушёл ни с чем: по-английски из них не говорил никто, по-французски они говорили очень плохо, а сам он и того хуже – поэтому Шторм покинул деревню, так ничего толком и не выведав. Да и Шкип узнал об этом через третьи руки: через Хао, от Миня, который дал Шторму координаты деревни с могилой.