Дымовое древо

В то же время Шкип получил известие от тети Грейс, а также заверения «Ньюсвика», что полковника похоронили в Массачусетсе – без воинских почестей, в соответствии с желанием его супруги. Шкип предпочёл миф. В мифе говорилась истина. Дядя был поистине выдающейся фигурой для этого мира – особенно на фоне его собственных представлений об этом мире. Шкип сожалел о том, какую роль поручили ему под занавес – роль предателя среди повстанцев. Под занавес полковник принялся искать причины не только для того, почему операция потерпела неудачу, но и для того, почему у него разбилось сердце, принялся высматривать предательство в самом центре событий и в форме классического преступления чудовищных размеров, а что могло быть более чудовищным, более соответствующим духу древнеримской трагедии, нежели предательство со стороны собственного дома, со стороны племянника, родной кровинки? Слишком широка оказалась его душа для этого мира. Он отказался рассматривать свой провал как типичный случай, отказался от любого сотрудничества с подобными Марку Аврелию: «Люди будут делать одно и то же, – писал старый император, – как ты ни бейся». Полковник сам писал свою биографию крупными мазками, увлечённо следил за сагой о собственных похождениях, гнался за мифом о самом себе по лабиринту туннелей, вторгался в страну фей из детских сказок и возносился вверх по дымовому древу.

Повестка пришла в многоразовом межведомственном конверте, адресованном ему для передачи через отдел «Пси», спустя восемь недель после смерти полковника. Снова обед, снова Фосс. Сэндс ожидал, что будет и Кродель.

Он попросил Хао высадить его на перекрёстке у реки, прошагал пешком несколько кварталов до «Континенталя» и, обильно потея, вошёл внутрь. Рик Фосс уже сидел в холле в искусно вырезанном лакированном кресле. Без сопровождения. Фосс встал и пожал Шкипу руку – с некоторой усталостью, словно это он сам брёл сюда через реки и горы.

– Мои соболезнования насчёт полковника.

– Да уж, вот это был человечище…

– О да, господи. И мне очень жаль.

– Как и мне.

– Как и нам всем. В последнее время у нас одни только потери.

Было всего одиннадцать утра. Сэндс спросил:

– Ещё не проголодался?

– Давай назовём это вторым завтраком – или, может, предварительным обедом? Мне хотелось немного забежать вперёд.

– Забежать вперёд? Почему мне не нравится то, как ты это говоришь?

– Мне придётся съесть свою шляпу.

– Нет нужды. Так мы сядем или нет?

– Подожди. У нас есть где-то пять минут.

– Куда пойдём?

– Дай договорить, ладно?

– Разумеется. А как же?

– Спасибо. Спасибо. Смотри-ка – сказал Фосс, – вот о чём речь. С того момента, как я услышал, что полковника больше нет, я почувствовал себя настоящим куском дерьма. Некоторые думают, будто он был фанфароном, дикарём, неандертальцем. Но не все разделяют такое мнение. Отдельные лица из нашей конторы, например, считают, что он был в своём роде великим человеком. Я не относился к таким людям изначально, но в конце концов оказался в их числе. И сейчас я хочу принести извинения – сколь бы ничтожным это ни казалось. Я был неправ, когда выдал черновик его статьи. Во-первых, статья-то на самом деле была не его. Девяносто процентов текста написал я сам – и ничуть не беспокоился насчёт того, что это выставит полковника в дурном свете. И я думаю, что выдал её, чтобы выслужиться перед некоторыми людьми, которым он не нравился – и которых я теперь считаю кончеными мудаками. И мне чертовски жаль, Шкип.

– Извинения принимаются.

– Ладно, смотри, – сказал Фосс, – тут вот в чём загвоздка. Эта статья привела в движение весь механизм. Итак, теперь его больше нет, так что… будем надеяться, что этого достаточно, верно? Но ведь механизму нужно некоторое время поскрипеть шестерёнками, прежде чем свернуть всё это дело. Дела должны завершать свой ход плавно. Нельзя просто взять и оборвать всё на полуобороте… А тебя, значит, снова вызывают в Лэнгли.

– Это следует расценивать как приказ?

– Верно. Мы отправляем тебя домой.

– Хорошо. Может, в Центре сначала захотят со мной поговорить?

– Подозреваю, тебя ожидает небольшая головомойка.

– На самом-то деле я не имею прямого отношения к Центру. Я служу в отделе «Пси».

– Ты в стране пребывания, вот и всё. На территории театра военных действий. Они захотят, чтобы ты выложил всё им, прежде чем передашь информацию в Лэнгли.

– Какие такие «они»?

– Терри Кродель.

– Похоже, нас ждёт веселье.

– Он хочет проверки на полиграфе.

– А как иначе-то? Всё, что угодно, для пользы дела, – усмехнулся Шкип.

Шкип догадался, что большую часть оборудования на столе совещаний составляет сам полиграф. Перед ним стоял микрофон на стойке, а рядом – большой магнитофон. Шкип наблюдал, как вращаются его катушки – одна побыстрее, другая помедленнее. Рядом с магнитофоном покоился зелёный берет Кроделя. Сам Кродель был одет в полевую форму спецназа с капитанскими лычками на воротнике.

– Что ж, это, думаю, это… не знаю, что это такое.

– Что – «это»?

– Говорю же, не знаю.

– Вы сказали, у вас возникла мысль.

– Мысль?

– Вы сказал, что думали, будто знаете, что это такое.

– Когда это я такое говорил?