Дымовое древо

Кэти двинулась по выложенному плиткой гулкому коридору, думая о гангстерских фильмах и «Последней миле»[142], и женщина привела её к двери неподалёку от больших дверей, ведущей в зал, и ниже на один лестничный марш. Трепетали стены, повсюду носились юные модели в оболочках своих опьянённых молодостью тел, не обращая ни малейшего внимания на смотрительницу, которая гонялась за ними с криком: «Девочки!.. Девочки!.. Девочки!.. Девочки!..» Кэти вошла в большую комнату с низким потолком. Здесь позировали милые модели. Из фотоаппаратов выпархивали птички. Сами девушки, как птички, то выпархивали наружу, то впархивали в кабинки, сооружённые из перегородок на колёсиках.

– Миссис Кио, – окликнула её провожатая, и смотрительница девочек махнула рукой и подошла. – Это миссис Бенвенуто.

– Извините за опоздание.

– Да мы все тут опаздываем! Я и тому рада, что вам удалось до нас добраться. Сейчас скажу миссис Рэнд. Если хотите посидеть в зрительном зале – вы же не против? – если просто подождёте в кресле, она вызовет и представит вас после того, как расскажет о «сиротском рейсе». У нас здесь парочка девочек с одного рейса – с того самого, вашего рейса. Три девочки.

Она имела в виду эвакуационный рейс из Сайгона – авиакатастрофу, из-за которой у Кэти сломались ноги. Сорок выживших улетели более поздним рейсом. Лишь несколько детей получили приёмных родителей в США, а трое – очевидно, здесь, в Миннеаполисе.

– Трое из тех сирот?

– Да! Этакая встреча бывших однокашников. Ли… где же Ли? Она же не одета! Девочки! – воскликнула миссис Кио.

Кэти покинула её, не попрощавшись, потому что мимо них к двери с надписью «Выход» через большую комнату только что прошла девушка, в облике которой перемешались европеоидные и монголоидные черты, и Кэти почувствовала, что просто обязана на неё взглянуть. Она проследовала за девушкой наружу и вверх по бетонным ступеням, та же, взойдя по ним, одиноко прислонилась к стене дома в переулке. Слегка отодвинулась в сторону, пропуская Кэти. Кэти вышла вперёд девочки на два шага, перед ней открылся вид на реку с одного конца переулка и на улицу – с другого. Ей показалось, что она узнала эту юную евразийку, а может, и амеразийку – в то страшное утро ей было не больше четырёх или пяти; показалось, что вспомнила, как та стояла на своём сиденье, вспомнила её необычно длинные ноги, округлые глаза и волосы каштанового оттенка. В то утро Кэти посадила одну из своих подопечных прямо рядом с собой в верхнем отсеке самолёта – в счастливом отсеке. Многие из её собственных воспитанниц разместились на верхней палубе, и потому уцелели. Она усадила в салон своих детей, помогла с погрузкой чужих, покинула самолёт, чтобы отправиться обратно в Сайгон, но в последнюю минуту ей предложил своё место какой-то знакомый из посольства, который решил пока не улетать, – имя его стёрлось из памяти, так как больше они ни разу не видели друг друга, а он по сей день, вероятно, думал, будто она приняла смерть за него, – и она ухватилась за этот шанс, но не для того, чтобы избежать падения, а чтобы помочь, чтобы принести какую-то пользу, чтобы облегчить ужас крошечных пилигримов. Она даже не знала места назначения. Вероятно, они летели в Австралию… Летели, но не долетели. Путешествие этого ребёнка в конце концов закончилось в Сент-Поле. В двухдюймовых каблуках, синей юбке и жёлтой футболке, тесно охватывающей спортивный бюстгальтер, напомаженная и накрашенная тушью для ресниц, походила она на малолетнюю проститутку, высокомерную и замкнутую, а каштановые волосы вились на ветру, который задувал в переулок через улицу и летел себе дальше в сторону Миссисипи. Девушка открыла сумочку, нашла пачку сигарет и зажигалку. Надув щёки, прикрыла пламя рукой и закурила сигарету с фильтром. Выдохнула, и облако дыма, появившееся у неё из губ, тут же унёс ветерок.