Дыра

— Какие гады пошли… Просто слов нет. Ну и гады… Бизнесмен, миллионами ворочает. Слыхали, наверное… — и называет фамилию. — Земли у него, элеватор, нахапался под завяз. В контору к нему еле пробился, спасибо, дали ребята прямой телефон. А то секретарша ни в какую… А ведь я его выдвигал, в совхозе он был, потом в комсомол, потом дальше, в область пошел. И всегда он такой уважительный. А теперь — бизнесмен! Зажрались, гады. Пробиться к нему — задача. А охрана… Такие мордовороты. Спецназ. Мимо них и идти-то боязно. Чего у них в голове? Но прошел. Правда, встретил он меня хорошо. Научились языком болтать. Чаю предлагает, коньячку. Я ему говорю, мол, не надо мне чаю, ты мне помоги с крышей, с гаражом. А он, гад такой, сразу дураком прикинулся. Мол, мы такими делами не занимаемся, у нас другой профиль. Ну это разве не гад? Профиль у него, видите ли, другой. Ох и гад… Вроде я не понимаю, вроде я не был руководителем. При чем тут профиль?.. Дал распоряжение — и все дела. А он мне про профиль. Это они в комсомоле научились мутотень разводить. Профиль, видите ли, не тот. Ну и гад… Я ведь такого гада сам выдвигал, подписывал на него характеристики, представления… А он теперь в люди вышел и мне говорит, что профиль не тот…

Сосед мой негодовал всерьез: ну прямо пена на губах, и глаза, как у снулого судака, побелели. Обычно он — человек спокойный, улыбчивый, а тут — словно самовар кипит. В такие-то годы… Того и гляди, кондрашка хватит. Я уж его, как могу, успокаиваю: и снова рассказываю про газетные объявления, про свой опыт. Но он будто и не слышит, в нем другое бурлит.

Проходит еще время, снова встречаемся на прогулке. На лице соседа моего какое-то светлое утреннее умиление. «Ну, — думаю, — слава тебе господи, то ли забыл о крыше, то ли починил ее».

— Утро какое хорошее, — начинаю разговор.

Сосед мой произносит с улыбкой:

— Я понял. Они ведь все — гады. Гады и больше никто.

Тут уж не спрашивать, тут слушать надо.

— Пошел я… — называет сосед человека известного, возглавляющего, как нынче говорят, одну из структур серьезных. — Ведь он, этот гад, начинал у меня в районе. И он у нас прогорел, но мы не стали все это раздувать, биографию портить, мы его на учебу пихнули. И он ведь, гад, все забыл. Пропуск пришлось выписывать, паспорт предъявлять, как в Кремле. А у него одних секретарей ли, помощников трое. Сидят в приемной, мыкаются туда-сюда. Ну, я недолго ждал, пригласили. Как всегда, про здоровье, то да се, вспомнили, как работали. И я ему говорю: помоги мне с крышей. Он сначала вроде не въехал: «Какая крыша? Бизнес какой?.. Кто крышует?..» Еле втолковал ему. И этот гад, он тоже сразу завертелся, змеюка склизкая: не можем… не занимаемся… Про этот самый профиль… С тем проводил. Ведь какие гады продуманные… Ему лишь пальцем шевельнуть, и все будет. Для себя, гады, дворцы строят, а помочь… сразу профиль не тот…

Он смотрит на меня. В лице, в глазах его и, наверно, в душе вовсе не злость, но лишь печаль и недоумение. И в самом деле, кто бы подумал: всего лишь — крыша гаражная, какая-то прореха на ней.

В который раз пытаюсь рассказать про объявления, про свой невеликий, но опыт.

Сосед меня будто и не слышит, рассеянно глядит куда-то вдаль.

Собака, его верный спутник, поднимает голову и смотрит на хозяина большими печальными глазами, словно говорит: «Пошли потихоньку…»

Они пошли: старая собака, приземистый бассет-хаунд, за ней — хозяин. Гляжу им вслед. Собаке, конечно, легче. У нее все привычное, изо дня в день, из года в год: придет, покормится и задремлет до следующей прогулки. Так было, так будет. Старому хозяину много трудней.

И дело, как понимаю я, вовсе не в бедности. У иных стариков — полторы да две тысячи рублей пенсии. И ведь как-то живут. Да что пенсии, зарплаты у людей такие же. А живут, детей кормят. Мой сосед, слава богу, три тысячи рублей получает основной пенсии да еще десять тысяч дополнительно, как бывший начальник. Живет он с невесткой да сыном, а тот зарабатывает очень хорошо, по нашим временам — тысяч пятьдесят. В общем, далеко и далеко не бедствуют.

И дело, как понимаю я, вовсе не в жадности. Две ли, три, ну пять тысяч отдал, и голова не болит с этим гаражом. Сам я обошелся тремя тысячами рублей.

Дело не в жадности, а в долгой и долгой привычке, которая теперь уже стала натурой.

Пишу эти строки не в городе, а в поселке, на исходе лета. Арбузная пора, дынная, помидорная. Всего, слава богу, много. Вот и едим.

Разговариваю с давним знакомым. Он всю жизнь по сельским делам начальствует. Рассуждаем про арбузы: «быковский», «камышинский», «холодок». Какой из них слаже.

— А ты нынче какие ешь? — спрашиваю у него.

— Никакие.

— Это почему?..

— Замотался. Некогда съездить к Синицыну или к Мишке.

— Да чего ехать, арбузы на каждом углу.

— Я что же, за деньги их должен брать? — проговорил он недоуменно. — Такие арбузы мне в рот не полезут.

И все ведь верно. «Надо подвезть», «привезть», «переказать, чтобы привезли», «напомнить ребятам», «послать шофера» — все это из жизни обыденной колхозного да районного начальника.