Дырчатая луна

— Ай! Дурни!.. Ну, честное же слово! Он стал таким, потому что... ну, это, наверно, как болезнь... Я же говорю, он не хотел, чтобы его кто-нибудь видел. Он перестал верить всем-всем людям, вот!.. И от всех скрылся, вот!.. А у невидимок время почти не движется. Поэтому Ермилка не растет. Вернее, он растет, когда превращается в нормального, в видимого, но это бывает очень редко, на несколько минут. Он не хочет, чтобы про него знали. Только со мной подружился...

— Почему? — слегка ревниво спросил Лён.

— Ну... надо же с кем-то... Он же почти малыш, тоскливо совсем одному... Он все про себя рассказал. Признался, что по ночам иногда плачет. Это когда совсем темно, нет луны... Но вообще-то он веселый. Проказник...

Лён вдруг поверил. Почти. Зорко, видимо, тоже. Он спросил:

— А какие книжки этот Ермилка любит?

— Сказки про зверей... Он там организовал хор из дрессированных лягушат. Он рассказывает, что среди них есть говорящие...

— Врет, — уверенно сказал Зорко.

— Ну, может быть, фантазирует... Вообще-то он иногда бывает вредный. Упрямый. Особенно когда приходится лечить его ссадины-царапины. Он ведь там то и дело обдирается о колючки, потому что бегает голышом. Думаете, я почему таскаю в сумке всякие медикаменты? Из-за этого обормота...

— Как же ты мажешь йодом его, невидимого? — усмехнулся Лён.

— Велю сделаться видимым. Ну, не полностью, этого он стесняется, а ту часть, которую надо лечить... Хуже, когда он болеет весь. У него то и дело кашель или мокрый нос. А недавно схватил простуду с температурой. Я принесла ему аспирин и колдрекс, а он за два дня не проглотил ни порошка, ни таблетки. Да еще кукарекает и дразнится...

— Значит, не очень больной, — рассудил Лён.

— Он меня вывел из себя! Так, что я ему даже всыпала!

— Как? — удивился Зорко.

— Очень просто. Сказала «иди сюда», взяла за локоть и дала такого шлепка, что его дрессированные лягушата расквакались на всю округу.

— Бедняга, — вздохнул Лён. — А почему он от тебя не спрятался?

— Посмел бы только! Он меня слушается...

— Слушается, а лекарства не пьет, — поддел Зорко.

— Потому что глупый...

— А как же ты не промахнулась при шлепке-то? — хихикнул Зорко. — Или ты велела ему сделать т о  с а м о е  м е с т о видимым?

Динка сказала, что это лишнее. Она и так знает, где у вредных мальчишек находится место, по которому учат уму-разуму. И кое-кто в этом сейчас убедится, если не перестанет ехидничать.

Зорко хихикнул опять:

— Я-то не невидимка.

— Тем более, — сурово отозвалась Динка. И опять запечалилась из-за Ермилки. — Ну его... бестолковый такой. Я реву от досады, а он меня дразнит: «Ты не Динка, ты Зинка. Не «Дож», а «Сле...».

— Невоспитанный ребенок, — голосом старинной классной дамы заявил Лён. — Ты должна быть с ним более строгой. А то неизвестно, кто из него вырастет... Ох, да он же не растет!

— Пока не растет. Не хочет... Он знаете, что мне сказал, когда помирились? Уткнулся невидимым носом мне в колени и шепчет... нет, не скажу...

— Ну, Ди-инка! — взвыли Зорко и Лён. Зорко добавил: — Интересно же!

— Вам интересно, а я... Я потом скажу...

— Эй, дамы-кавалеры! — окликнул из сумерек старик Август. — Ужинать будете? Или мы с Румпелем и Тиви все поделим на троих!

Динка вскочила.

— Дедушка, мы идем!

Динка осталась ночевать.

Все долго не ложились. Маяк опять не горел. Это была пустая предосторожность: все равно за скалистым островком с крепостью переливался огнями и рекламами бессонный и шумный Льчевск — с моря его было видно за много миль. Но приказ есть приказ. Старику это было только на руку. Он снял с объектива на пушке парусиновый колпак.

— Дедушка, ты дашь нам посмотреть?

Старик Август дал. Смотрели подолгу. Ярусы звезд висели в черноте. Прямо задохнуться можно, какая она громадная, эта чернота и такое бесконечное в ней количество звездных миров. Среди звезд светились похожие на фосфорических медуз туманности. А разноцветные шарики планет похожи были на потерявшиеся елочные игрушки. Рядом с ними мерцали бусины спутников...

— Ну, молодые люди, пора и честь знать, — время от времени напоминал старик Август. — Мне надо работать.

«Молодые люди» говорили «ага» и опять с сопением оттирали от окуляра друг друга.

Наконец пустили к телескопу и деда. Он склонился над окулярной трубкой и спросил, не отрываясь:

— Убедились, как грандиозно мироздание?

— Ага, — выдохнул Зорко.

— То-то, что «ага»... Надеюсь, поняли, какая мелкая капля в этой бесконечности наша Земля? И как мелочно то, чем люди на ней занимаются. Все их беды и заботы...

Лён подумал и возразил:

— Мелочны, если смотреть оттуда, из космоса. Тогда Земля — шарик и все заботы — пустяки. А если вплотную...

Зорко тоже возразил из темноты:

— Когда убивают отца и мать — это не мелочь, хоть откуда смотри...

— Милые мои... — Старик Август, видимо, смутился. — Я не о том... Вернее, как раз о том, как глупо и преступно убивать друг друга, когда все мы живем на одном крошечном шарике...

Лён приказал себе молчать. Зорко тоже молчал. Скорее всего, без приказа. Может, боялся заплакать.

Динка сказала:

— А что сделать, чтобы не убивали? Дед, ты знаешь?