Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых

Как раз это и устраивало Тарханова. Вряд ли следить за ним послали черного филера, а белый будет хорошо приметен.

— Я все–таки рискну…

— Дело хозяйское. Здесь свободная страна. Я предупредил. Такси проще всего поймать там, — он указал дубинкой направление. — Проезд до Брайтона стоит примерно десять долларов.

Толпу молодых, громко галдящих, улюлюкающих и хохочущих нарочито противно негров, человек в пятнадцать, он увидел уже за вторым перекрестком на параллельной улице. Нормальному человеку еще хватило бы времени добежать обратно, под защиту копа, но Сергей, не меняя шага и держа руки в карманах, продолжал идти прямо на предполагаемого противника.

В случае чего, половину из них он мог раскидать и покалечить еще до того, как они сообразят, что происходит, а вторую половину — сразу после. Тем более, в карманах у него дареный «Адлер», и, по принципу аутентичности документов граждан «свободного мира», полученное в Израиле разрешение на хранение и ношение считалось действительным и здесь.

Его заметили и с радостными воплями двинулись навстречу, привычным образом перестраиваясь в линию вогнутого полумесяца, охватывающего капитана с флангов.

Местного жаргона, да еще и основанного на дико исковерканном афро–английском, Сергей практически не понимал, но сами намерения уличных хулиганов были ясны. И манеры поведения почти не отличались от таких же у лиговской или марьинорощинской шпаны лет десять–пятнадцать назад.

Зато Тарханов сызмальства обладал одним полезным в уличных разборках свойством — когда он приходил в состояние боевой алертности[28], противник это сразу ощущал. Подкоркой или спинным мозгом.

Правило сработало и здесь, подтверждая, что все люди — братья.

Сблизившись шагов на десять, обитатели трущоб сообразили, что тут что–то не то. Белый парень в расстегнутой куртке, законная и беззащитная жертва, повел себя неправильно. Он чуть сбавил шаг и громко произнес:

— Хай, парнишки. Вы с той стороны идете? Не видели, на стоянке хоть одно такси дежурит?

Произошло некоторое замешательство. Одни вообще смолкли, другие загомонили между собой. Наконец самый сообразительный, скорее всего — главарь, решил что–то делать.

— Хо–хо, братишка. Ты, наверное, забрел к нам по ошибке и теперь не знаешь, как спасти свою задницу? Так мы тебе поможем. Давай сто долларов, и мы тебя под ручки отведем к машине. Чтобы еще кто–нибудь не обидел. Тут ведь мало таких джентльменов, как мы…

Толпа взорвалась очередным приступом хохота и воя.

Дальнейшая диспозиция понятна. Стоит ему достать бумажник, и свора его стопчет, отнимет деньги, вывернет карманы, хорошо, если обойдется без ножа под ребра.

— Идет. — С многообещающей улыбочкой, глядя прямо в глаза главарю, Тарханов вытащил из кармана пистолет, переложил в левую руку, направив ствол ему в живот, а правой полез в нагрудный карман.

— Вот тебе двадцатка. На пиво хватит. Один твой приятель проводит меня до такси, а остальные — шлепайте своей дорогой. Лучше в сторону метро. И если увидите по пути моего приятеля, он что–то приотстал — с него возьмете остальное. Хоп?

Парень смотрел на него, будто бы не совсем понимая, что происходит. В его районе никто с ним так не разговаривал. Даже свои, черные, предпочитали не связываться, а тут вдруг чужак, белый. Но пистолет у него в руке выглядел крайне убедительно, а выражение лица не оставляло сомнений в том, что стрелять он будет не задумываясь.

Но шанс сохранить лицо перед своими оставался.

— Га–га–га! А ты мне нравишься, братец. Давай твою двадцатку. Боб, проводи его до такси. Да посади в хорошую машину. А как выглядит твой приятель, мы не обознаемся?

— Если увидишь человека, который торопится от метро в этом направлении, — значит, это он. Спросишь: «Ты ищешь моего белого друга? Гони восемьдесят баксов». И все… Сразу не поймет — объясни. А я тороплюсь.

Тарханов свернул в указанный переулок, и тут же сопровождающий Боб, мальчишка лет семнадцати, отлетел в сторону, получив жестокий удар по голове чем–то вроде резиновой дубинки, и распластался без звука рядом с выставленными на проезжую часть мусорными баками. Сам же Сергей, схваченный за воротник необыкновенно мощной рукой, почти влетел в щель между домами, почувствовав, как к голой шее прижался холодный металл.

Ничем, кроме пистолетного дула, это быть не могло.

В первую секунду он подумал, что попался на уловку обиженной им местной шпаны, однако тут же эта мысль его оставила.

— Вот и добегался, фраер, — примерно так он перевел сказанную ему в ухо сочным баритоном английскую фразу. — Ну, побегал, и хватит. Утомил ты нас…

Надо же! Выходит, все его уловки оказались ни к чему, и попался он действительно как последний фрайер.

Но как, каким образом его выследили после всего, что он проделал, и как враг оказался впереди него и даже успел сесть в засаду, Тарханов понять не мог.

Тот, кто упирал ему в шею пистолет, был явно на порядок сильнее его. Капитан его не видел, но чувствовал и силу рук, и просто исходящую от массивного тела за спиной грубую мощь. Словно он попал в объятия гориллы.