Дыши глубже

Николай смотрит снизу с обидой, точно я намеренно стараюсь ему сделать неприятно и мне это нравится. И он прав. У меня проявляются садистские наклонности, когда он всем своим видом демонстрирует готовность страдать и дальше ради тех чувств, которые сам себе придумал. Потому что жена, дети, домашний быт и семейные походы по воскресеньям в парк так мало имеют отношения к творчеству и искусству, только сильные эмоции рождают шедевры, как он любит говорить. Он придумал свои чувства ко мне, чтобы вновь и вновь переживать их, подстегивать самого себя и не давать закостенеть.

Кстати о чувствах. С того дня в клубе прошло больше недели, и я успеваю забыть о Диме, но…

– Входи, – отзываюсь я на стук, выждав пару секунд, чтобы Николай успел подняться.

Люба, вытирая мокрые руки фартуком, входит и протягивает мне телефон:

– Это тебя. Не представился.

Я, покосившись на Николая, который псевдо тактично отвернулся к окну, уже знаю, кого услышу, но все равно надеюсь в глубине души, что ему не хватит наглости звонить на наш домашний.

– Привет, – говорит трубка прямо в ухо хрипловатым голосом. – Если бы ты не заблокировал меня, я бы не стал заниматься самодеятельностью.

– Что тебе нужно?

– Разблокируй меня, и тогда расскажу.

Отключается. Я смотрю на телефон с полным недоумением, пока Николай не спрашивает таким холодным тоном, что мерзнут пальцы:

– Новый кавалер?

Мне хочется запустить телефоном в его постную физиономию, но я не имею права на истерики. Я достойный наследник рода, я не буду давать лишний повод отцу манипулировать мной через мои слабости.

– Дай мне единичку из белки, – говорю, кивая на банку с кистями. – Надо проработать кое-что.

– Да, я только хотел обратить твое внимание на вот эту часть. Я бы растушевал вот здесь и сгладил контраст – вот тут, потому что…

Когда Николай уходит, я иду в свою спальню и сам перезваниваю Диме.

– Это неприлично, – говорю. – Я не давал тебе повода предполагать, что у нас может быть общение после… встречи. У меня своя личная жизнь, ты не имеешь права вмешиваться в нее. И ты достаточно взрослый человек, чтобы понимать, что…

– Недостаточно. Потому что мне не хватило тебя в прошлый раз. Предложение с ужином в силе. Снова мне откажешь?

Я падаю спиной на кровать и потираю лоб двумя пальцами:

– Не могу. Извини.

– Потому что я не в твоем вкусе?

– Я не встречаюсь с теми, с кем сплю. Но иногда сплю с теми, с кем встречаюсь.

– То есть, только секс и ничего больше? – в трубке хмыкают, и тон понижается на интимный: – Это меня тоже устроит.

– Нет.

– Я столько думал о тебе, столько…

– Могу подрочить на камеру один раз, чтобы ты не слишком переживал. Но после этого ты отвяжешься. Согласен?

Не знаю, почему я это сказал – сам не ожидал. Наверное, мне самому хочется еще раз увидеть и услышать, как он кончает. А он обязательно кончит, стоит мне захотеть.

– Ты серьезно? – спрашивает, и я вздыхаю:

– Более чем. Мне надо в душ, а потом я перезвоню. Договорились?

– Очень жду.

Я отодвигаю телефон к краю и тру переносицу костяшками. Почему-то от его голоса у меня учащается дыхание и пересыхает во рту, а губы начинает покалывать – неужели мне настолько сильно понравилось быть с ним, что я сам предложил то, что предложил? Или это только способ самоутвердиться? Николая я тоже иногда провоцирую якобы случайно, держа кисти во рту и кусая губы. Я тащусь от того, как он смотрит в такие моменты – как кот на кусок мяса. Наверное, случай с Димой абсолютно такой же.

Глава 5.

Все мои достижения всегда воспринимались как должное. Я окончил художку экстерном? Так моя прабабка была художницей, ее картины растащены по всей стране по частным коллекциям и галереям. У меня большие способности к финансовой аналитике? Все мои предки по отцу были торгашами, было бы удивительно, если б я отличался. Я лучший в школьной сборной по футболу? Так я мальчик, причем из семьи Лурия, я должен быть лучше других. Даже моя внешность – результат наследования, мои родители до сих пор считаются самой красивой парой среди элиты.

Все, что мне остается – только моя способность делать так, чтоб мое тело хотели двадцать четыре часа в сутки. Чтобы мечтали обо мне, думали обо мне, убивались по мне, как Николай, которого иногда пробивает на проникновенные речи о силе настоящей любви без преград. Особенно страстно он любит рассказывать про Тургенева, таскавшегося за Полиной Виардо десятками лет по всей Европе. Его прямо плющит от самой идеи платонической любви, но при этом он не замечает, что любит во мне только мое тело и образ, тоже придуманный им же. Был бы я примерным парнем, спокойным, исполнительным, обычным – любил бы он меня? Конечно нет. Обычных любить скучно, а влюбляться в них еще труднее, вожделеть – почти невозможно.

Вожделение – это тоже любовь.