Дыши (ЛП)

Услышав этот звук, Чейз решил всерьез рассвирепеть.

— Какого хрена? — рявкнул он.

— Э-м… э-м, детектив Китон, — ответила она, затем не произнесла больше ни слова, но ее глаза не отрывались от него. Длинные, гладкие волосы, выбившиеся из-под шапочки, казались полуночной тенью на фоне светлого, объемного жилета и шарфа, обмотанного вокруг шеи. В лунном свете ее лицо выглядело бледным.

И, черт бы его побрал, ему понравился ее голос. Он слышал его раньше, не часто, но слышал. И в другие разы он ему тоже нравился. Тихий, мелодичный, как гребаная песня.

Да, ему он нравился. Чертовски сильно.

Просто не в данный момент, даже если она впервые произнесла его имя. Или одну лишь фамилию. Он бы предпочел, чтобы она произнесла его имя, и он хотел услышать его, когда она лежала бы на спине, под ним, с его членом внутри, а он только что заставил бы ее кончить.

То, чего у него никогда не будет.

Это напомнило ему, что он чертовски зол.

Поэтому он повторил:

— Какого хрена?

— Я… э-э…

— Выкладывайте, мисс Гуднайт. Какого хрена вы делаете в Харкерс-Вуд в два часа гребаной ночи, на месте убийства?

— Ну, э-э… — Она склонила голову набок, а ее глаза не отрывались от него. — А что вы здесь делаете?

— Здесь убили мою жену, — мгновенно ответил он, кратко и явно гневно, и тут же пожалел об этом. Потому что увидел, как ее лицо дрогнуло, и она отступила на шаг назад.

Ей потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя. Она выпрямилась и прошептала:

— Простите. — Он увидел, как она сглотнула. — Мне очень жаль Мисти, детектив Китон.

— Никому не жаль Мисти, — парировал он.

По какой-то причине он не смог удержаться от того, чтобы не быть мудаком, и наблюдал, как она сморщила носик, снова вздрогнув. Мило.

Очень мило.

Да вашу ж мать.

Но он говорил правду. Никто в городе не сожалел о смерти его жены. Даже сам Чейз, если бы он копнул в себя поглубже. Он не желал ей смерти, тем более такой. Даже если ее бы просто застрелили, а не били и не унижали до того, как сделать это.

Это не означало, что он не хотел, чтобы она, черт возьми, исчезла из его жизни. Уехала в другой штат. В другую, мать ее, страну.

Он действительно этого хотел.

Даже молился об этом, вот как сильно он этого жаждал.

И теперь она была очень-очень далеко от его жизни.

— Неправда, — слова, произнесенные шепотом, донеслись до него, и он снова сосредоточился на ней. — Я имею в виду, вы знаете, она не была, э-м… Мисс Популярность, но то, что с ней сделали…

Чейз прервал ее.

— Давайте перейдем к тому, почему вы здесь, мисс Гуднайт.

Он увидел, как ее затененные луной зубки прикусили нижнюю губу, и она огляделась. Чейз уже давно работал в полиции и знал, что она выигрывает время, чтобы выдумать правдоподобную ложь.

Поэтому нетерпеливо поднажал:

— Мисс Гуднайт.

Она вскинула глаза на него и произнесла своим тихим, привлекательным голоском:

— Фэй.

— Что?

Он услышал, как она прочистила горло, и повторила на этот раз громче:

— Фэй. Меня зовут Фэй.

— Я знаю, — сообщил он не менее резким тоном, а вероятно, и в разы резче.

— Ну, вы можете, э-м… ну, звать меня по имени, — предложила она.

— Отлично, — отрезал он. — Теперь не хотите ли ответить на мой вопрос?

— Нет, вообще-то, э-э… не совсем, — ответила она, и Чейз уставился на нее.

Она его удивила.

Она была красоткой, черт возьми, невероятно великолепной. Густые, прямые, длинные темно-каштановые волосы с естественной рыжиной. Волосы, которые блестели так сильно, что, нахрен, ослепляли. Тело, которым она не хвасталась при малейшем удобном случае, но это не означало, что мужчина не мог видеть ее изгибы во всех нужных местах, а они были привлекательно пышными. Она не была ни высокой, ни низкой. Достаточно высокой, чтобы носить туфли на каблуках, но ему при этом все равно пришлось бы наклониться, чтобы завладеть ее губами. А губы у нее были красивыми и полными, и такими розовыми, что, казалось, на вкус окажутся как жевательная резинка. Высокие, округлые, необычные скулы свидетельствовали о том, о чем все в городе знали: в ее предках текла кровь коренных американцев.

И глаза. Чистого светло-голубого цвета. Не серо-голубые. А голубые. Чейз никогда не видел такого совершенного, такого чистого, такого прекрасного голубого цвета и, черт возьми, совершенно не похожего ни на чьи другие.

Но она была молчаливой. Застенчивой. Не то чтобы она жила отшельницей или казалась невидимкой. Она ходила на работу. Обедала в закусочной. Ходила в магазин за продуктами, на почту, в итальянский ресторан, в «Ла-Ла-Ленд» за кофе. У нее имелись друзья, огромная семья, и она была близка с ними.

Но все знали, что она жила в книгах. Она не ходила на свидания. Не ходила в бар «У Баббы» и не выпивала. Чейз видел ее в «Ла-Ла-Ленде», уткнувшуюся носом в книгу или державшую одну из этих «читалок», она ела пирожное Шамблза и попивала кофе. Чейз видел ее в закусочной в той же самой позе. Господи, не раз за годы, проведенные в этом городке, он видел, как она шла по проходу магазина, выходила из почтового отделения, из библиотеки, опустив голову и уставившись в книгу.