Дyxless 21 века. Селфи

– Макс, – пытаюсь крикнуть в трубку, но губы не слушаются, во рту все высохло, так что язык от нёба не оторвать. – Макс, у меня… все… инфаркт… не могу дышать… и сердце, Макс…

– Вова! – В его голосе появляется энергетика. – Ты где?

– Дома. – По телу пробегают потные волны – то холодные, то горячие, в ушах дико звенит. – Макс, я… кажется… того… всё…

– Не отключайся! – орет он. – Слышишь меня?! Не отключайся!

А я слышу, как он кричит жене что-то про «скорую» и диктует мой адрес.

– Говори со мной! Говори! Когда это началось?

– Только что… или… минут пять… как только с ним поговорил… Макс, я не могу… Я ничего не соображаю, и сердце….

Он продолжает давать команды жене, спрашивать меня про алкоголь и кокаин и зачем-то – о цветных кругах перед глазами. А я никаких кругов не вижу, все закрыто мутной пленкой, и я весь состою из зашкаливающего пульса, перманентно возникающих болей в груди и бесконечных потоков пота.

– Как «Спартак» сыграет с «конями»? – Мне кажется, его голос звучит из колонки под телевизором.

– Не знаю. – Выговаривать слова становится все труднее, зубы стучат. – Ты в «скорую» позвонил?

– Едут уже, – говорит он. – Так что насчет «коней»?

– Я давно… давно… не был на футболе…

Выхожу с балкона, нервно нарезаю круги по комнате, держусь за телефон как за единственную нить, связывающую меня с реальностью. Макс что-то бубнит, задает уточняющие вопросы, а я ничего не понимаю, только отираю пот со лба и с каждым прикосновением ладони к голове чувствую, что лоб горит все сильнее и сильнее, как в детстве при ангине.

– Когда же они приедут? – хриплю в трубку.

– Скоро, они уже на соседней улице. Говори со мной!

– Только бы не опоздали, – шепчу я, а сам, конечно, уже не верю. Понимаю, что опоздают. Уже опоздали. Каждый удар пульса вызывает болезненные ощущения в висках. Грудь сдавливает, глаза различают лишь контуры предметов, а передвигаться становится все тяжелей.

Я дохожу до прихожей и пытаюсь лечь на холодную плитку у двери. В тот момент, когда у меня почти получается опуститься на пол, в дверь начинают лихорадочно трезвонить, Макс переходит на крик, а дальше все в тумане. Я вожусь с дверью, в квартиру вваливаются санитары. Один из них берет у меня из рук телефон и что-то отвечает Максу, второй усаживает на диван, достает аппарат для измерения давления, поднимает пальцами веко на правом глазу, вглядывается в зрачок, пульс нехотя замедляется, накатывает резкая слабость, я прикрываю глаза.

Больница

…Щ-щик – стрелка на круглых настенных часах сдвигается еще на минуту. В палате довольно холодно, или это меня знобит от нервяка или от перепада давления. Не знаю, от чего точно. Я теперь ничего не знаю. Знают только врачи.

– Щ-щик, – говорит стрелка. Интересно, какого черта они здесь часы повесили, да еще такие, которые напоминают о своем существовании каждую минуту? Хотя, может быть, часы не такие уж громкие, просто в больнице тихо, а все органы восприятия обострены настолько, что, кажется, можно услышать, как трахаются тараканы. В любом случае, вешать часы в палате – идиотская идея. Издевательская, я бы сказал. Очевидно, что никто из пациентов не отмеряет по ним, сколько осталось до полного выздоровления. А вот мысли о…

– Вы как? – В дверь палаты просовывается голова медсестры.

– Готово уже? – подскакиваю на кровати, судорожно пытаюсь засунуть ноги в кроссовки.

– Ну что вы, – улыбается она, – анализы так быстро не делаются. Придется подождать. Может, вам чаю принести или воды?

– Не надо, – отмахиваюсь я. – Спасибо. Ничего не надо.

Заваливаюсь обратно, некоторое время смотрю в потолок, потом поправляю подушки. На одну ложусь, вторую кладу на голову, чтобы не слышать этих чертовых часов.

Лежу и думаю о том, как это, в сущности, все нелепо. Живешь, ведешь философские разговоры о творческих метаниях, собственном месте в жизни, пафосные монологи о «новых этапах» и «безысходности творчества» – то есть ни о чем. А потом привет: удушье, сдавленные виски, колотящееся сердце, «скорая», укол, провал, а дальше все как в бреду: кардиограммы, анализы. Колба МРТ, в которой, кажется, еще хуже, чем сегодня с утра, и… безысходность. Не литературная, образная, со сладким привкусом байроновской позы, а абсолютно реальная. Вот она, висит в воздухе палаты, забивается в трещины на стенах, проявляется в желтоватых потеках на потолке. Ее можно ощутить физически. Нельзя только взять в руки и выбросить.