Дзен футбола

Взрослые герои «Бесов» (старыми их нажать у меня уже не поднимается рука) очаро-Мтельны своей беспомощностью. Кармазинов, к прозе которого «пищит в кустах русалка», губернатор Лембке, мастерящий игрушечную «кирху с прихожанами», Степан Трофимович, (очиняющий в глухой русской провинции что-то из испанской истории», все они - по-«к-дняя надежда нашей парниковой цивилизации. Только они и защищают ее от нового поколения, которое Достоевский зовет «бесами». Кошмар в том, что не только это, но каждое следующее поколение кажется предыдущему бесноватым.

Трагедия - в провале педагогических претензий, в невозможности эстафеты. Наследство пропадает втуне, ибо нажитое отцами добро оказывается злом в руках - и умах - детей. Либералы становятся террористами, шестидесятники - постмодернистами, правдоискатели - «Идущими вместе».

Проверить Достоевского мне помог несчастный случай: я напечатался в одном молодежном журнале, выходящем в Бруклине.

- Смена растет, - с отцовской грустью ска зал я себе, разворачивая бандероль со свежим номером.

Журнал открывал портрет его лучшего автора - девушки с тяжелой судьбой и челюстью. Поэма ее называлась решительно: «Стань раком».

- Метемпсихоз? - осторожно подумал я. - Оригинально: в этой жизни - человек, в той - членистоногое.

Раками, однако, в стихах не пахло. Даже о пиве ничего не было, но на встречу с подписчиками я все же пришел.

- Легко ли быть молодым? - усыплял я бди тельность сакраментальным вопросом, жалея, что не задал его Подниексу еще тогда, когда ла тышский портвейн мешал нам обоим решить эту проблему.

Оглядев с кафедры собравшихся, я увидел то, чего ждал: молодежь с голодными глазами - в зале усердно жевали. (В Америке, где аппетит считают болезнью, все едят беспрерывно, как бактерии.) - Что рассказать вам, молодые друзья? - i просил я, надеясь скрыть отвращение. - Что-нибудь.

- «Из испанской истории», - вспомнил я (!тепана Трофимовича, и стал объяснять про китайцев.

Трое ушли курить уже на Лао-цзы. Конфуций был немногим моложе, но его не дождались еще пятеро. Плюнув на подробности, я перескочил от дзен-буддизма к суши, опустив кама-сутру, ЧТоб не составлять конкуренцию поэтессе с че-i нитью. Запыхавшись от разбега, я поправил бес- рно лишний галстук и предложил задавать?опросы. Их не было.

- Давайте, коллеги, - малодушно соврал я, - Оосуцим, поспорим.

11аконец, самый стеснительный не выдержал паузы:

- Скажите, пожалуйста, почему у вас очки на Веревочке?

- Чтоб не падали, - ответил я, но бесы меня I Uce не слушали.?)

ЖИТЬ СТАЛО ЛУЧШЕ, ЖИТЬ СТАЛО ВЕСЕЛЕЕ

К

огда в суровом 90-м году я попал к питерским друзьям, Ленинград выглядел не лучше, чем в блокаду. Свет в витринах не горел, но смотреть все равно было не на что. Быстро освоившись с сиротливыми окрестностями, мы пришли в гости, набив портфель базарным продуктом. И правильно сделали. Хозяйка прямо растерялась: - Мы не миллионеры, чтобы есть яйца! Несколько лет спустя, наученный опытом, я посетил тот же дом уже не с портфелем, а с мешком, но меня справедливо сочли неопасным идиотом, запуганным в Америке. На этот раз хозяйка, чтобы замять неловкость, пустилась в откровенность: - В Париж едем - надеть нечего. Навещая только русские столицы, я не знаю, как живет провинция. Говорят - ужасно. - Дети к поездам выходят - хлеба просят, - уже который год рассказывает одна москвичка, циркулируя между Нью-Йорком и Лос-Анджеле сом. Меня, правда, смущает, что в Америку по езда не ходят, и железную дорогу она видела только в детстве.

Я не берусь судить о других, но с моими знакомыми такое бывает. Чем круче катится жизнь, тем она выглядит наряднее: раньше на даче растили укроп, теперь - чайные розы. А ведь знакомые у меня те же - интеллигентная рвань, разве что пьют реже, предпочитая французское.

Еще в школьном учебнике меня удивляла парадоксальная эволюция общественных формаций. Каждая перемена к относительно лучшему вела к абсолютному обнищанию трудовой массы. Помня причуды родной диалектики, я понимаю, что говорить об этом не принято, но все-таки скажу: жить стало лучше, и уж точно - веселей. Один Жванецкий чего стоит.

- Не чуешь ты, инородец, боли народной, - печалится расчетливый Пахомов, даже в Квин-се знающий, почем фунт чужого лиха. - Ну а ты за кого бы голосовал? - За Ку-Клукс-Клан.

- О вкусах не спорят, - выкручиваюсь я, норовя остаться при своем мнении.

- 

Когда революция идет так давно, уже все* равно, чем она кончится - лишь бы сохранил-; ся вымученный статус-кво. Жизнь прорастает I сквозь всякий режим, который не выдергивает I ее с корнем. Ей, в сущности, все равно и как» избирается власть, и как она называется -» хоть горшком, лишь бы в печь не сажала.*

Труднее всего с этим примириться интелли-» генции, но и она справится. Только не сразу. Л Перед выборами в Думу я все спрашивал: - Скажите, сколько там будет наших?

- Треть, - твердо отвечали мне сведущие лю-* ди, - плюс-минус - два процента.

Итоги им были известны заранее по голосо- t ванию в Интернете. j