Дзержинский. Любовь и революция

⁵²⁶ Уже в августе 1923 года, то есть еще до того, как он станет председателем Высшего совета народного хозяйства, после ссоры с Алексеем Рыковым – в то время председателем ВСНХ – Дзержинский пишет Сталину полное эмоций письмо: «В условиях борьбы, полного игнорирования моей особы и отсутствия доверия ко мне (…) я не в состоянии работать по причине черт моего характера, которые Вы отлично знаете. Я не гожусь на роль государственного деятеля, отсюда моя просьба снять меня с должности народного комиссара путей сообщения» (Leonid Mleczin, цит. соч.), а также со всех других должностей за исключением начальника ГПУ Но письмо он не отправил – остыл, когда излил на бумагу свои обиды.

⁵²⁷ Чиновник – государственный служащий в царской России.

⁵²⁸Ф.Э. Дзержинский – председатель ВЧК – ОГПУ 1917–1926, подготовили А.А. Плеханов, А.М. Плеханов, Москва 2007, перевод Давида Якубовского.

⁵²⁹ Leonid Mleczin, цит. соч.

⁵³⁰ Borys Baanow, цит. соч.

⁵³¹ Lew Trocki, цит. соч.

⁵³² Michał Komar, Zmgczenie, Libella, Paryż 1986.

XXVIII. Я сам. Смерть.

⁵³³ Donald Rayfield, Stalin i jego oprawcy, Amber, Warszawa 2007.

⁵³⁴ Jerzy Łątka, Krwawy apostol, Spoleczny Instytut Historii, Kraków 1997.

⁵³⁵Там же.

⁵³⁶ Zofia Dzierżyńska, Lata wielkich bojow, Książka i Wiedza, Warszawa 1969.

⁵³⁷ Lew Trocki, Moje zycie. Proba autobiografii, Bibljon, Warszawa 1930.

⁵³⁸ В 1925 году Российская коммунистическая партия (большевиков) меняет название на Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) – ВКП(б)

⁵³⁹ Zofia Dzierżyńska, цит. соч.

⁵⁴⁰ Екатерина Пешкова – первая жена Максима Горького.

⁵⁴¹ Z rosyjskiej otchlani, tlumaczenie w dzienniku „Czas”, nr 194 z 26 sierpnia 1926.

⁵⁴² Смерть Максима Горького в 1936 году тоже давала поводя для спекуляций. Она стала аргументом на процессе Генриха Ягоды, обвиненного в отравлении писателя и его сына. И здесь всплыли слухи о неестественной смерти Дзержинского. В ходе третьего московского процесса, который состоялся в марте 1938 года, наряду с партийными деятелями судили также врачей. Их обвиняли в том, что, действуя по указаниям Ягоды, они умерщвляли своих пациентов при помощи средств, которые невозможно обнаружить. В их числе находился консультант Медико-санитарного управления Кремля доктор Дмитрий Плетнев. Его обвинили в том, что 20 июля 1926 года он разрешил товарищу Дзержинскому идти домой, чем его убил.

⁵⁴³ Противоположная гипотеза появилась после 1945 года. Она предполагала, что на пленуме ЦК выступал двойник Феликса, а сам он уже готовился к поездке с Рерихом в горы Тибета – то есть была создана видимость его смерти. Он хотел оставаться в Стране Мудрецов до своей настоящей смерти и передавать верхушке в Москве образы будущего. Один из этих образов показывал, якобы, итоги второй мировой войны: поражение Гитлера и распространение влияния Сталина на половину Европы. По этой гипотезе, именно благодаря информации Дзержинского из Шамбалы Сталин не вмешивался, когда Гитлер объявил войну всему миру. Он уже знал, какую выгоду он сам от этого получит.

⁵⁴⁴Z zycia czerwonego kata Rosji, „Ilustrowany Kuryer Codzienny”, nr 201 z 24 lipca 1926.

⁵⁴⁵ Zofia Dzierżyńska, цит. соч.

XXIX. Мертвый рыцарь. Польская операция.

⁵⁴⁶ Осип Мандельштам, *** [Мы живем, под собою не чуя страны…], в переводе Станислава Бараньчака.

⁵⁴⁷ Годы 1929–1931 это еще одна чистка в партийных рядах. Из партии будет исключено четверть миллиона человек – прежде всего критикующих ситуацию в стране и деятельность верхушки. С декабря 1932 до весны 1935 года партия переживет очередную чистку. Но в ее рядах все еще остается место для оппозиции, так называемых правых, то есть сторонников умеренной политики в отношении города и деревни: Бухарина, Рыкова, Куйбышева, Томского.

⁵⁴⁸ Антони Слонимский назовет это время средневековым possessio daemoniaca, то есть состоянием демонической одержимости, “в котором подсудимые под пытками начинали верить во все, в чем их обвиняла святая инквизиция” (Adam Michnik, Nasza przemoc, nasza zaraza, „Gazeta Wyborcza” z 24 kwietnia 2011). Конечно, здесь мы имеем дело с одержимостью – но не только. Самым опасным оружием против подсудимых были судьбы их семей. Признаваясь в самых абсурдных обвинениях, они надеялись их спасти.