Дзержинский. От «Астронома» до «Железного Феликса»

«В эту-то зиму к нам и приехал Феликс Дзержинский, – вспоминал А. Вайнштейн. – Не помню кто, кажется, мы все дали ему имя «Франек». Его фигура того времени еще теперь стоит перед моими глазами: высокий, тонкий, светлый, с горящими глазами, в каком-то несколько облезлом пальто… Удивительное было у него лицо: строгое… обличавшее громадную волю, иногда озаряемое улыбкой, которая сразу делала его родным и близким. В эту зиму мы с ним часто встречались, он иногда бывал на наших собраниях… В Франеке чувствовался настоящий кровный революционер, всеми фибрами своей души живущий интересами революции, не знающий никаких других дел и интересов»[327].

В конце декабря Феликс Дзержинский выехал в Вильно для подготовки соглашения об объединении с виленской социал-демократической организацией, где было принято решение, что Варшавский союз напишет проект программы будущей объединенной партии. По возвращении в Варшаву Росолы и Дзержинский написали эту программу.

В начале января 1900 г. в Минске состоялся съезд Рабочего союза Литвы, в котором участвовал и Ф. Э. Дзержинский. На съезде было принято решение об объединении в ближайшее время Союза с СДКП в одну партию, Социал-демократию Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). Феликс Дзержинский вместе с М. Козловским и С. Трусевичем-Залевским вошли в избранный ЦК[328]. После съезда он вернулся в Варшаву.

Отсутствие партийной литературы вынудило Дзержинского и Росолов развернуть «очень широкую устную агитацию». «Не было ни одного дня, что бы я лично не вынужден был быть на собрании, а по праздникам, кроме остальных дел, у меня бывало до пяти собраний. Я должен был сам и писать, и агитировать, и завязывать отношения с интеллигенцией, и гектографировать. Мне угрожал арест, но прекратить свою деятельность я не мог, так как необходимо было удовлетворять запросы рабочих», – вспоминал позднее Феликс Дзержинский[329].

Предчувствие ареста не обмануло. 23 января (4 февраля) 1900 г. на улице Каликста, в доме № 7 в воскресное утро во время собрания начального рабочего кружка на квартире сапожника Грациана Малясевича (революционная кличка Верблюд) произошел второй арест Дзержинского. Возможно, арест был связан с провокационной деятельностью одного из рядовых членов ППС[330]. Вместе с Дзержинским были арестованы и все участники собрания. В этот же день, в ночь с 23 на 24 января (с 4 на 5 февраля), на квартире родителей, последовал арест и Антека Росола[331].

Феликс Дзержинский был заключен в X павильон Варшавской цитадели. Однако арест не сломил его. В мартовском письме сестре Альдоне он пишет: «Я чувствую себя довольно хорошо… Жизнь выработала во мне, можно так сказать, фаталистические чувства. После свершившегося факта я не вздыхаю и не заламываю рук. Отчаяние мне чуждо. … Я жил недолго, но жил…»[332].

Между тем, во время тюремного заключения Дзержинского, в августе 1900 г. в польском городе Отвоцке удалось созвать II съезд СДКП, которая отныне стала называться Социал-демократией Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). Наметив задачи борьбы (свержение самодержавия, завоевание конституции и демократических свобод, предоставление автономии и самоуправления народам России с перспективой создания их федерации), съезд выдвинул лозунг сближения с РСДРП для объединения сил. В определенной степени, это была заслуга и Дзержинского.

В апреле 1901 г. Дзержинского переводят в Седлецкую тюрьму[333]. В ее тюремной камере № 17 он находился до конца года. Здесь Дзержинский заболел туберкулезом. Скорее всего, это было результатом того, что в тюрьме он ухаживал за тяжело больным туберкулезом своим товарищем и другом Антоном Росолом, на руках вынося его ежедневно в течение месяца по 40 минут на прогулку и нося его в течение этого времени на своей спине[334]. Впоследствии Феликс Дзержинский напишет статью памяти своего умершего друга Антона Росола[335].

Возможно, результатом этих ежедневных прогулок стали у Феликса Дзержинского и дальнейшие проблемы с сердцем. Физически заключение очень отразилось на облике Дзержинского. В июле 1901 г. он писал сестре Альдоне из Седлецкой тюрьмы: «Ты хочешь знать, как я выгляжу. Постараюсь описать тебе как можно точнее: я так возмужал, что многие дают мне 26 лет, хотя у меня нет ни усов, ни бороды; выражение моего лица теперь обычно довольно угрюмое и проясняется лишь во время разговора, но когда я увлекаюсь и начинаю слишком горячо отстаивать свои взгляды, то выражение моих глаз становится таким страшным для моих противников, что некоторые не могут смотреть мне в лицо; черты моего лица огрубели, так что теперь я скорее похож на рабочего, чем на недавнего гимназиста, вообще я подурнел, на лбу у меня уже три глубокие морщины, хожу я, как и раньше, согнувшись, губы часто крепко сжаты, и к тому же я сильно изнервничался…»[336].