Город поразил Казанову своим странным видом. «Мне казалось, — написал потом он, — что я вижу колонию дикарей среди европейского города. Улицы длинные и широкие, площади огромные, дома громадные. Все ново и грязно. Его архитекторы подражали постройкам европейских городов. Тем не менее, в этом городе чувствуется близость пустыни Ледовитого океана. Нева не столько река, сколько озеро. Легкость, с которой штутгартский немец (хозяин гостиницы, где я остановился) объяснялся со всеми русскими, удивила бы меня, если бы я не знал, что немецкий язык очень распространен в этой стране. Одни лишь простые люди говорят на местном наречии».
Особые надежды Казанова возлагал на конфиденциальные письма масонов к своим российским собратьям. И не зря. Именно эти рекомендации помогли ему завязать дружеские отношения со многими высокопоставленными военными и вельможами. Вскоре его принимали приближенные императрицы: камергер Семен Кириллович Нарышкин, глава русских масонов Иван Перфильевич Елагин и другие. Умнейшая княгиня Екатерина Романовна Дашкова, долго жившая за границей и водившая дружбу с Адамом Смитом, Вольтером и Дидро, также пожелала познакомиться с Казановой и пригласила его в свое загородное имение. К тому времени ее уже удалили от двора, и она жила в трех верстах от Санкт-Петербурга (она помогла императрице взойти на престол, рассчитывая править вместе с ней, но Екатерина умерила ее честолюбие). Княгиня свела Казанову с графом Никитой Ивановичем Паниным, государственным канцлером и воспитателем Павла Петровича (сына императрицы и будущего императора Павла I).
Благодаря содействию графа Панина Казанова получил, наконец, возможность увидеться с Екатериной Великой.
Произошло это при следующих обстоятельствах: граф известил Казанову, чтобы он приходил в Летний сад, где императрица любила совершать утренний моцион. То есть была запланирована не аудиенция, а встреча в саду, и Казанова был немного разочарован, но он не мог отказаться.
В назначенный час Казанова прогуливался среди мраморных скульптур и фонтанов сада, волнуясь, словно ему предстояло первое свидание. Наконец появилась императрица, а впереди нее важно вышагивал Григорий Григорьевич Орлов, ее фаворит. Рядом с Екатериной шел граф Панин. Поравнявшись с Казановой, он остановился. Остановилась и императрица. Граф Панин что-то прошептал ей на ухо, и она, поприветствовав Казанову ободряющей улыбкой, спросила:
— Нравится ли вам здесь?
Казанова рассыпался в похвалах мудрости Петра Первого, велевшего заложить столь прекрасный парк, и он потом еще с полчаса толковал обо всем, что мог припомнить достойного в России, к досаде мрачного фаворита Орлова и к тайному удовольствию графа Панина, который был уверен, что сплел отличную паутину и императрица в нее угодила.
Свои впечатления от русской императрицы Казанова потом описывал так:
«Государыня, роста невысокого, но прекрасно сложенная, с царственной осанкой, обладала искусством пробуждать любовь всех, кто искал знакомства с нею. Красавицей она не была, но умела понравиться обходительностью, ласкою и умом, избегая казаться высокомерной».
Лишь через полчаса Казанова осмелился заикнуться о своих грандиозных проектах в России. Учитывая проницательный ум Екатерины и ее склонность к новинкам, он хотел подарить ей две идеи: уничтожить разницу в календарях (Россия жила по юлианскому календарю) и ввести у русских денежную лотерею. Однако Екатерина даже не позволила ему толком начать и, тяжело вздохнув, сказала:
— Вы пишете на бумаге, которая все стерпит, я же, бедная императрица, имею дело с людьми.
Практически это был ясный ответ «нет», и даже не начавшийся разговор был окончен. Лишь о лотерее императрица вскользь заметила:
— Меня хотели убедить, чтобы я допустила ее в моем государстве. И я согласилась бы, но только при условии, что наименьшая ставка будет в один рубль, дабы помешать играть беднякам.
Казанова быстро прикинул: рубль в России — это очень большие деньги, а посему число участников лотереи резко сузилось бы и все предприятие стало бы гарантированно невыгодным для его устроителей. Это был не вариант. Но он и не думал сдаваться. Воспользовавшись тем, что день выдался пасмурным, он сказал, что погода в России не совпадает с истинным календарем, по которому живет вся Европа.
— Это верно, — согласилась императрица. — Ваш календарь, введенный папой Григорием XIII, отличается от нашего на одиннадцать дней.
— А не было бы принятие григорианского календаря деянием, достойным Вашего Величества?
На это Екатерина с ласковой улыбкой ответила, что России больше подходит традиционный юлианский календарь.
— Но к концу века, — попробовал возразить Казанова, — разница вырастет до двенадцати дней!
— Все уже предусмотрено, — ответила на это Екатерина, — последний год нынешнего столетия, который по григорианской реформе не будет високосным, таким же будет и в России. А посему никакого увеличения разницы, по сути, между нами не выйдет.
— Но…
Императрица жестом повелела Казанове замолчать и, рассмеявшись, сказала: