Джалита

По одну сторону от лужи служебный вход продуктового магазина. Сюда выносят пустые ящики из-под молока, кефира, вина, пепси-колы, которую не так давно стали производить в Симферополе по американской лицензии. Кому, кроме американских бизнесменов, нужна была пепси-кола, заменившая собой знаменитый российский лимонад, сказать трудно. Лимонад и другие прохладительные напитки, включая целебные кавказские минеральные воды «Боржоми» и «Ессентуки» различных номеров, всегда успешно утоляли жажду и являлись обязательным украшением праздничных столов. Теперь же многие белые и не совсем белые кости трудового народа считали неприличным отмечать праздники без пепси-колы на столе, которую подавали главным образом в качестве подарка для детей. Хотя раньше ту же радость их желудкам доставляли лимонад и ситро. Привлекало иностранное происхождение напитка, усиленно разрекламированное.

Магазин работает с семи утра, и теперь у его дверей нагромоздилась целая гора тары.

По другую сторону от лужи, чуть в стороне от неё, расположилась маленькая деревянная пристройка, подпирающая собой высокую стену из мощных кусков диорита, сложенную ещё в прошлом веке. Да, именно так, поскольку сам санаторий Ливадия в качестве царской резиденции был построен значительно раньше революционных событий Октября. Николай Николаевич знал и то, что складские помещения санатория, находящиеся чуть ниже разлитой перед глазами лужи, занимали в настоящее время обширные площади бывших царских конюшен.

В ожидании задержавшейся машины, глядя на старые, но по- прежнему крепкие кладки стен, легко представлялось молодому человеку, как в начале века по этим мощёным тогда дорогам выезжали с грохотом кареты расфуфыренных шёлковыми одеждами придворных, а то и самого царя. Челядь, очевидно, испуганно пряталась от сердитых глаз вельможных особ, а может, напротив, торопливо подбегала услужить да получить звонкую мелочь на водку.

Казалось бы, эти картины приходили в воображение просто так, но Николай Николаевич который раз поймал себя на мысли, что из ничего ничто не происходит. Воображаемая челядь и мелочь на водку возникли в голове оттого, что перед глазами была соответствующая таким воспоминаниям картина.

На двери деревянной пристройки, выглядевшей весьма старой, но построенной вполне возможно недавно из старых досок, крупными буквами было выведено: «Стеклоприемный пункт магазина номер сто двадцать пять». Буквы помельче сообщали о том, что пункт открыт с десяти ноль-ноль до девятнадцати с перерывом на обед с четырнадцати до пятнадцати часов.

Большой амбарный замок на двери ясно говорил, что хозяйки заведения ещё нет, но очередь уже собирается. Возле самой двери стоит большущая плетёная корзина, заполненная доверху самыми различными бутылками: широкогорлыми из-под молока, ряженки и кефира, белыми водочными, зелёными с длинными узкими горлышками, не так давно хранившими в себе румынские вина, стандартными на ноль семьдесят пять литра от портвейна таврического, мадеры, рислинга.

Хозяин корзины — высокий плотный мужчина, внешностью напоминающий агента снабжения, гладко выбритый, аккуратно выглаженный, но без претензий в одежде, поскольку он знает, что должен уметь всюду произвести впечатление, чтобы хорошо войти в чей-то офис с просьбой и так же хорошо выйти, если даже было отказано. Но постоянные поиски нужных товаров, вечные командировки и перебежки из конторы в контору не позволяли уделять внимание самому себе, а потому во взгляде и одежде заметна была этакая торопливость агента снабжения. Вот и сейчас он будто бы неторопливо расхаживает по дороге, самодовольно поглядывая на остальных, зная, что первым сдаст бутылки, а всё же нет-нет, да и бросает взгляд на большой, заметный издали циферблат ручных часов — он торопится и потому первым оказался у стеклоприёмного пункта.

За корзиной выстроились в очередь не люди, а их представители: плотно набитые выпирающими во все стороны бутылками и банками туристический рюкзак и холщовый мешок, затем уже сумки и сетки.

Именно вид этих многочисленных бутылок, непокрытых крышками горлышек — свидетелей разнообразных недавних выпивок навёл воображение Николая Николаевича на картины спешащей за чаевыми на водку челяди. Вообще его поражало в последнее время растущее чуть ли не истерическое желание людей покупать спиртное. Вопреки начатой два года назад борьбе с пьянством, оно вдруг словно прорвало плотину и хлынуло на улицы потоками. Люди расхватывали дешёвые вина так, словно дают их в магазине последний раз. Все почти набирали ординарный низкокачественный портвейн, или какое другое вино подешевле, впрок сумками и ящиками, чего прежде никогда не было.

Происходило странное искривление, которое многие ощущали, но не могли понять, что и откуда, а потому не могли воспротивиться и уж тем более изменить.