Джамбаттиста Вико

Итак, общие принципы для Вико — не средство уложить факты в элегантную схему, чем часто грешили и грешат до сих пор философы спекулятивного склада, но инструмент конкретного исследования. То же самое относится и к понятию вечной идеальной истории, которое мы предварительно уже эксплицировали в разделе о теоретических источниках Вико. Теперь мы можем рассмотреть его в качестве общего итога и резюме проведенного Вико исследования. Прежде всего не совсем удачен, как уже говорилось, буквальный перевод с итальянского «идеальная история». Правильнее было бы, пожалуй, говорить о «вечной сущности истории», или вечном ее законе. Но последний вариант — это уже некоторая модернизация, потому что в XVII–XVIII вв. понятие «закон» еще толковалось в основном узкоюридически, значение его как общенаучного термина еще не утвердилось. Теперь мы можем сравнить грандиозный замысел Вико с его осуществлением, проверить, насколько удалось философу подтвердить фактами справедливость своей идеи. Реконструируя ход мыслей Вико, мы установили неизбежную последовательность смены четырех общественных форм (включая одну догосударственную). Реальная эмпирическая основа теории Вико — детально изученная история Рима. За период от Сервия Туллия до Октавиана Августа Рим прошел путь от древней аристократии до монархии. Конечно, этого слишком мало для утверждения, что таков вечный и нерушимый, повсеместно осуществляющийся закон истории. Ведь такая последовательность государственных форм могла быть чисто римской или, если взять шире, чисто античной чертой. Ведь ни одно эмпирическое обобщение не дает гарантии того, что в нем отразилась существенная и повторяющаяся связь явлений. И Вико это понимал, несмотря на все расточаемые им восторги в адрес бэконовской индукции. Он постарался показать, что найденная им в анналах римской истории закономерная связь социальных форм свойственна не только отдаленному прошлому, но проявляется и в настоящем, в современной ему эпохе. Эту задачу Вико решил, продемонстрировав «Возвращение Вещей человеческих при Возрождении Наций».

Что же будет потом, после воцарения монархов? Нетрудно догадаться: об этом говорят как факты истории, так и теоретические соображения. Все знают, что случилось в конце концов с Римской империей. Она исчезла с лица земли, как исчезает под водой полоса прибрежной суши во время наводнения, а наводнением было нашествие варварских племен. Такова фактическая последовательность событий. Теоретически же, чего можно было ожидать после установления монархии, наиболее зрелого, по мнению Вико, продукта «развитого человеческого разума»? Раз это высшая форма государственности, то вслед за ней может последовать только одно — разрушение общества. Вслед за подъемом на вершину начинается скольжение вниз, и притом до самого предела, куда увлекают разнузданные страсти быстро теряющих навыки культуры людей. Падение возвращает к началу, а вначале были не люди, а, по выражению нашего автора, «тупые, неразумные и ужасные животные». Но и это возвращение не буквально, ибо «первые люди» были тупыми в силу неразвитости своего интеллекта, а «последние» обезумели от себялюбия и «рассудочной злости», заставивших их пренебречь обычаями и законами человеческого общежития в погоне за удовлетворением своих личных интересов. Болезнь маниакального самоудовлетворения разъедает социальный организм сверху донизу и делает его легкой добычей завоевателя. Гибнут сокровища цивилизации и культуры, разрушаются города, зарастают поля и пути сообщения, резко сокращается и распыляется население. Люди дичают и в страхе за свою жизнь забиваются в норы, опасаясь себе подобных больше, чем диких зверей. Темная ночь прозябания длится веками, не оставляя никаких следов для будущих историков, пока наконец не забрезжит свет и новые алтари не соберут вокруг себя группы людей, сплоченных уздой «закона» — обязательных норм поведения и «запретительных ограничений».

Так начинаются времена «второго варварства» — того, что обычно и совершенно неопределенно в домарксистской исторической литературе называли «средневековьем». Виднейшие идеологи просветителей XVIII в. с пренебрежением относились к этому периоду европейской истории, считая, что от этого времени остались только поповские басни, из которых нельзя извлечь ничего достоверного. Между тем как раз тогда, когда Вольтер выносил этот свой вердикт, уже начиналось серьезное изучение феодального прошлого Европы, и Монтескье уже выдвинул чрезвычайно глубокий для своего времени взгляд на природу феодов, справедливо усматривая в них центральный феномен существовавшего тогда социального порядка. К тем немногим, кто стоял у колыбели научного изучения феодализма, принадлежал и Вико. Он вознамерился раскрыть его природу, исходя из предпосылки, что «второе варварство», или «возвратившееся варварство», должно быть подобно божественно-героическому периоду античности, богато отразившемуся в народной мифологии и эпосе.