А враг насторожен, озлоблен и лют.Прислушайся: ночью злодеи ползут,Ползут по оврагам, несут, изуверы.Наганы и бомбы, бациллы холеры <…>Враги нашей жизни, враги миллионов.Ползли к нам троцкистские банды шпионов,Бухаринцы, хитрые змеи болот,Националистов озлобленный сброд.Поганые гады фашистской окраски,Ползли вы на брюхе по вражьей указке.Шпионить, вредить, убивать,Страну продавать и народ предавать.Хотели упиться народною кровью,Хотели услышать рыдания вдов.Мечтали ночами: заводы — на снос!Посевы — огню! Поезда — под откос.Враги ликовали, неся нам оковы,Но звери попались в капканы Ежова[120].Являя собой образец социальной истерии, ежовиана — редкий по чистоте пример верифицированного кликушества. Опубликованное в периферийных газетах («Курской правде», воронежской «Коммуне», саратовском «Коммунисте» и ряде других) 8–12 марта 1938 года, накануне завершения третьего московского показательного процесса, стихотворение «Уничтожить!» никогда больше не перепечатывалось, хотя своей экспрессивностью может быть признано вершиной жанра: оно состоит из практически неразличимого потока брани, находящегося далеко за гранью нормы:
Попались в капканы кровавые псы,Кто волка лютей и хитрее лисы.Кто яды секретные сеял вокруг.Чья кровь холодна, как у серых гадюк,В ком нет ни сердечной людской теплоты.Ни чести, ни совести, ни чистоты.Презренная падаль, гниющая мразь!Зараза от них, как от трупов, лилась.С собакой сравнить их, злодеев лихих?Собака, завыв, отшатнется от них…Сравнить со змеею предателей злых?Змея, зашипев, отшатнется от них…Ни с чем не сравнить их, кровавых наймитов,Фашистских ублюдков, убийц и бандитов.Скорей эту черную сволочь казнитьИ чумные трупы, как падаль, зарыть!Проклясть их дела и фальшивую речь их.Лишить их, чудовищ, имен человечьих!Ходячие трупы, убийцы, лгуны —Они нам грозили пожаром войны.Они за вождем всех народов следили,На Сталина когти и зубы точили.Тянулись к тому острием своих жал,Кто солнце зажег нам и счастье нам дал.И Кирова кровь на руках их горит,И пламенный Куйбышев ими убит.Они соловьиное горло сдавили —Великого Горького, гады, убили.Я, древний Джамбул, под раскаты струныСуду говорю от лица всей страны:С родимой земли эту свору стереть!Собакам — собачья, позорная смерть!(Пер. К. Алтайский)[121]Спустя несколько месяцев, 10 июля 1938 года, Джамбул обращается с приветственной песней ко Второму съезду КП(б) Казахстана, проклиная местных врагов народа: «Шпионы оделись в народный чапан, / Шпионы: Исаев и Мирзоян, / Шпионы хотели продать Казахстан. / Седой Ала-Тау скалу повалил, / Троцкистскую гадину он раздавил» (Песня победы)[122]
. Речь идет о том самом первом секретаре ЦК КП Казахстана Мирзояне, который распорядился найти «старца», то есть о человеке, которому Джамбул и был обязан своим «открытием»…Как бы то ни было, тема врагов становится у Джамбула навязчивой. Обвинения участников московских показательных процессов в отравлениях произвело на него такое глубокое впечатление, что даже стихотворение, специально посвященное Горькому, почти полностью состоит из инвектив в адрес убийц «пламенного буревестника»: